о
том, что Тауберт узнал
каким-то образом о решении Сената еще до получения сенатского указа в
Канцелярии. Канцелярская помета на указе свидетельствует, что он был получен
3 июля, однако Тауберту удалось обставить дело так, что заседания Канцелярии
в этот день не состоялось (ААН. ф. 3. оп. 1. № 534, л. 152—153), и указ,
требовавший, „немедленных" мер, не получил официального движения ни в
этот день, ни на следующий, в воскресенье: он был доложен Канцелярии только в
понедельник, 5 июля. Таким образом, у Шлёцера оказалось в распоряжении
целых два дня на то, чтобы обезопасить себя на случай обыска, о возможности
которого его предупредил Тауберт.
Остается
неясным, как допустил
это Ломоносов, которому Сенат предложил принять личное участие в изъятии
находившихся у Шлёцера документов. Напрашивается догадка, что в субботу, 3
июля, в день получения сенатского указа, Ломоносов был отвлечен какими-то
важными известиями, полученными с мозаичной фабрики (см. документы 102—
104). Известия
эти были, повидимому, в самом деле чрезвычайно важны, потому что в
понедельник, 5 июля, рано утром Ломоносов явился в Сенат и испросил себе
отпуск на фабрику для наблюдения за мозаичными работами
(„Ломоносов", III, стр, 402), о чем и сообщил
Академической канцелярии, когда в десятом часу утра явился туда из Сената (ААН,
ф. 3, оп. 1, № 534, л. 153).
Но в Сенат Ломоносов ходил не только
по делу о своем
отпуске, а и по делу Шлёцера: он на словах сообщил Сенату, что указ от 3 июля
Канцелярией не только не выполнен, но еще даже и не объявлен ему, Ломоносову,
и что Шлёцер мог за это время „подлежащее ко отобранию" скрыть „или
другим каким образом учинить себя в том безопасным". Сенат рассудил, что
следовало бы, разумеется, понудить Канцелярию к скорейшему выполнению
указа, „но
как члены оной, статские советники Тауберт и Ломоносов в сем деле один
доказывать, а другой ответствовать должен, а других, кроме их, членов в
оной Канцелярии, кому б сие дело поручить, нет, да и время, как выше значит,
в отобрании писем уже упущено и осталось единственно разобрать только
следствием", — то надо возложить производство такого следствия на самого
президента Академии Разумовского (Пекарский, II, стр. 830—831). Об этом
определении Сената, состоявшемся 5 июля, Разумовский был извещен сенатским
указом от 9 того же июля („Ломоносов", III, стр. 418).
Однако время было
действительно
безвозвратно упущено. Тауберт и Шлёцер успели замести все следы: часть
компрометирующих Шлёцера бумаг была увезена Таубертом, другая часть спрятана
самим Шлёцером, причем с особой старательностью он, историк древней
Руси, укрыл
свои выписки о народонаселении современной ему России, об ее современной же
внешней торговле, о последних рекрутских наборах и
т. п. (Кеневич, 53 Ломоносов, т. IX
