М.В.ЛОМОНОСОВ ТОМ 9 СЛУЖΕБΗЫΕ ДОКУМЕНТЫ

чатана более ста лет спустя: в 1875 г. В. Ф. Кеневич выпустил русский ее перевод, а в 1904 г. С. К. Булич обнародовал ее немецкий текст, подготовленный к печати А. А. Куником (August Schlötzer. „Russische Sprachlehre". СПб. , 1904).

Тауберт надеялся, что „Грамматика" Шлёцера, выйдя в свет, затмит „Российскую грамматику" Ломоносова и пошатнет Положение ее автора, прославившего себя этим первым подлинно научным трудом по русскому языку. Независимо даже от качества работы Шлёцера, самый факт вы­хода в свет под маркой Академии Наук чьей-то новой русской грамма­тики должен был показать, что „Российская грамматика" Ломоносова уже не признается более „образцовым произведением", каковым считали ее до тех пор все.

Удар по самолюбию Ломоносова был рассчитан верно, и Ломоносов не мог, конечно, не почувствовать себя оскорбленным. Он ясно понимал, что это была одна из целей затеянного его противником предприятия: „Тауберт оное производил, — говорит он, — для помешательства или по малой мере для огорчения Ломоносову" (т. X наст, изд. , документ 470, § 61). Глубокой ошибкой было бы, однако, объяснять одним только оскорбленным авторским самолюбием ту горячность, с которой Ломоносов восстал против „Грамматики" Шлёцера.

Свои филологические труды, так же как и исторические, Ломоносов строил в расчете прежде всего на их воспитательную функцию. Так была построена и „Российская грамматика", которой он придал, как известно, ярко выраженный нормативно-стилистический характер, резко осуждая в языковой практике своего времени все „досадное слуху, чувствующему правое российское сочинение". Этим именно и определялась та огромная и благотворная роль, которую сыграла „Грамматика" Ломоносова в исто­рии русского литературного языка и которая дала Белинскому полное основание назвать ее „великим, дивным делом". Но этим не исчерпыва­лось ее воспитательное значение. Тому „общему философскому понятию человеческого слова", которое положено Ломоносовым в основу его Грам­матики, он придал вполне определенную материалистическую направлен­ность. Теория отражения действительности в слове, столь отвечающая всему строю научного мировоззрения Ломоносова, проведена им в „Грам­матике" с настойчивой последовательностью.

Ни тем, ни другим воспитательным достоинством не_м обладала и не могла обладать „Грамматика" Шлёцера. Шлёцер по своему малому еще знакомству с русским языком не обладал, разумеется, „слухом, чувствую­щим правое российское сочинение", а потому и „Грамматика" его ни в какой мере не могла служить стилистическим пособием. Что же касается философии языка, то здесь Шлёцер стоял — в отличие от материалисти­чески мыслившего Ломоносова — на идеалистических позициях. Нельзя