Сие ж учинил Тауберт
без общего
ведома и согласия прочих членов и без позволения от
Сената, самовластно. Однакож,
что сделано по сему Шлёцером, неизвестно. Может быть, сделан экстракт на
немецком языке и сообщен в чужие государства.
§ 63
Мало показалось Тауберту и сего
дела для Шлёцера, ибо он его выхваляет почти всемощным. Присоветовал сочинять
ему и российскую историю, дал позволение брать российские манускрипты из
Библиотеки, хранящиеся в особливой камере, которые бы по примерам других
библиотек должно хранить особливо от иностранных. Оные книги Шлёцер не токмо
употреблял на дому, но некоторые и списывал. Надеясь на все таковые
подкрепления от Тауберта, подал в Профессорское собрание представление, что
он хочет сочинять российскую историю и требует себе в употребление исторические
сочинения Татищева и Ломоносова к крайней сего обиде, который будучи
природный
россиянин, зная свой язык и деяния российские достаточно упражнявшись в
собирании и в сочинении российской истории около двенадцати лет, принужден
терпеть таковые наглости от иноземца, который еще только учится российскому
языку.
§ 64
В начале нынешнего лета
требовал Шлёцер отпуску в отечество на три месяца и как заподлинно уверял, что
он с профессором Цейгером вместе поедет. Сверх того и в «Геттингенских ученых
ведомостях» напечатано, что Шлёцер там объявлен профессором. Наконец исканное
для него здесь историческое профессорство всякими' Таубертовыми мерами, не так,
как о Козицком, Мотонисе и Протасове, и несмотря на то, что есть два
профессора истории — Миллер и Фишер, также и Ломоносов действительно пишет
российскую историю, — не удалось. То скорый отъезд его из России был отнюд не
сумнителен. Между тем профессор Миллер неоднократно жаловался на