нибудь отвлеченных, идеальных
интересах, об истории, о потомстве, когда нужно было, наперекор всем
недоброжелателям, проложить себе путь к возвышению в звание вице-президента?».
Ломоносов, может быть, — продолжает Билярский, — даже не пожелал бы
сохранения этой записки для потомства, «если бы имел досуг об этом подумать»
(стр. 673).
На публикуемую записку ссылались
довольно часто, однако
тон этих ссылок, в иных случаях скептический, говорил о том, что никем не
опровергнутые замечания Билярского сделали и продолжают делать свое дело.
В
процессе подготовки
настоящего тома была предпринята поэтому попытка проверить фактическую часть
публикуемого текста по возможности слово за словом путем критического
сопоставления сообщений Ломоносова с данными архивных документов, в
значительной своей части еще не опубликованных. Результаты проверки даны ниже,
в пояснениях к отдельным параграфам, общий же ее итог может быть вкратце
формулирован так: Ломоносов во всех своих фактических сообщениях неизменно и
безупречно правдив. О сознательном искажении им исторической истины, на что
намекает Билярский, не может быть, разумеется, и речи. Из числа семидесяти
одного параграфа записки только в восьми параграфах обнаружены некоторые
частичные малосущественные фактические неточности. Все они подробно оговорены
ниже (см. пояснения к §§ 5, 7, 12, 18, 21, 33, 42 и 59) и объясняются
либо тем, что Ломоносов, говоря об обстоятельствах, предшествовавших его
поступлению на академическую службу, был введен в заблуждение чужими, не
вполне верными показаниями, либо попросту тем, что ему изменила в некоторых
случаях память: так смешал он, например, журнал «Ежемесячные сочинения» с
журналом «Трудолюбивая пчела» (§ 42) и Нерчинск с Селенгинском (§ 59).
Что касается
отдельных намеков
Билярского, то там, где они хоть сколько-нибудь конкретны, проверены и они
(см. пояснения к §§ 45 и 46). Их несостоятельность можно считать теперь
доказанной.
«Бремя
ответственности»
Билярского усугубляется еще и тем, что он, как уже говорилось, отказывает
публикуемой записке в идейном содержании и считает ее продиктованной
эгоистическими побуждениями (Билярский, стр. 673).
Ломоносов писал настоящий текст
за семь месяцев до смерти. Это было время, когда с новой силой ополчились на
него давние противники его передового научного, материалистического
направления и его прогрессивной, патриотической просветительной программы. К
старым врагам присоединился теперь еще и новый — Шлёцер. За спиной у
непосредственных участников этой кампании, пытавшихся «освободить» Академию от
Ломоносова, стояли темные реакционные силы, которые стремились парализовать
просветительную работу Академии. Многими десятками фактов, приведенных в
публикуемой записке, доказывал Ломоносов, что именно этим вполне
