М.В.ЛОМОНОСОВ ТОМ 10 СЛУЖΕБΗЫΕ ДОКУМЕНТЫ, ПИСЬМА

'Судя по журналу заседания, можно думать, что поводом к этому приезду Ломоносова в Канцелярию явилось неожиданное и ничем не оправданное увольнение «инструментального художества мастера» Ф. Н. Тирютина, беспорочно прослужившего в Академии 28 лет и многократно выполнявшего технические заказы Ломоносова (см. т. IX наст, изд. , документ 392). На споры об этом даровитом и честном мастере, которого выгоняли из Академии якобы за ненадобностью, и ушли, очевидно, те три часа, которые Ломоносов провел в Канцелярии. Добиться восстановления Тирютина ему не удалось. Достиг он только того, что заслуженному мастеру был выдан хороший аттестат, который подписал и Ломоносов.

Это последнее в жизни посещение Академии и явилось, может быть, тем непосредственным толчком, который заставил Ломоносова написать публикуемые строки.

Нельзя забывать, что за неделю перед тем, 21 февраля 1765 г. , Мил­лер в отсутствие Ломоносова прочитал вслух в Академическом собрании адресованное ему, Миллеру, и едва ли предназначенное для публичного оглашения письмо Л. Эйлера о С. Я. Румовском, которое, став таким обра­зом через третьих лиц известно Ломоносову, глубоко его обидело (см. письмо 102 и примечания к нему).

Форма записи характерна для Ломоносова: перед особо ответственными беседами с высокопоставленными лицами он намечал иногда именно в таком виде план того, о чем намеревался говорить (см. , например, т. VII наст, изд. , стр. 672, 851—853). Не только первая строка записи («Видеть Г. »), но и весь подбор затронутых в ней тем свидетельствуют о том, что таким высокопоставленным лицом должна была явиться в данном случае Екате­рина II. Достойно внимания, что заключительная строка записи является прямым к ней обращением во втором лице («Ежели не пресечете. . . »).

По своему содержанию публикуемый план весьма близок к тому, что писал Ломоносов за полгода перед тем в заключительном параграфе «Крат­кой истории о поведении Академической канцелярии» (документ 470, § 71), однако тон высказываний здесь еще решительнее, чем там. Обстановка работы в Академии Наук, — говорит Ломоносов, — сложилась такая, что ему там «места нет». Его гонят только за то, что он в заботах о высшем благе родины стремится просветить русский народ и показать всему миру «способность и остроту его в науках». Внешние знаки внимания к Ломоно­сову («все любят» —здесь намек на показную благосклонность самой Ека­терины) не мешают тому, что торжествует по-прежнему «шумахершина», т. е. засилье чиновников, которые, не имея ничего общего с наукой, тормо­зят с согласия правящих реакционных верхов развитие русской науки и русского просвещения. Ломоносов рассматривает это как несчастье, угрожаю­щее «целому обществу»: по его концепции, силой просвещения опреде­ляется сила народа, а тем самым и честь, и безопасность государства.