Латинский текст впервые напечатан
— Куник, I, стр. 167, русский перевод—Куник, II, стр. 317—318.
Датируется
предположительно на
основании сообщения И. Ф. Генкеля о том, что публикуемое письмо было послано
ему Ломоносовым «на следующий день» после их столкновения, которое произошло,
по словам Генкеля, через «несколько дней» после отправки последним 13
декабря 1739 г. письма на имя главного командира Академии Наук
(Куник, II, стр.
316, 322—323).
После трехлетнего
пребывания в
Марбурге Ломоносов со своими товарищами прибыл 25 июля 1739 г. во Фрейберг к
горному советнику И. Ф. Генкелю для изучения горного дела и металлургии. В
ордере Канцелярии АН фрейбергским студентам «строжайше» предлагалось
«оказывать г. бергфизику Генкелю как своему начальнику должное
почтение, тщательно
следовать его распоряжениям относительно занятий, образа жизни и
поведения, довольствоваться
тем столом и помещением, которые он им назначит, и вообще во всем
повиноваться тем распоряжениям, которые им будут сделаны относительно их
содержания» (ААН, ф. 20, оп. 5, № 179; Куник, II, стр. 310; см. также
ф. 3, оп. 1, № 448, л. 729).
Публикуемое
письмо было
приложено Генкелем к своему репорту в Академию Наук от 9 июня 1740 г. , где о
своем столкновении с Ломоносовым он сообщал следующее: «Поручил я ему, между
прочим, заняться у огня работою такого рода, которую обыкновенно и сам
исполнял, да и другие не отказывались делать, но он мне два раза наотрез
ответил: ^, Не хочу". Видя, что он, кажется, намерен отделаться от
работы и уже давно желает разыгрывать роль господина, я решил воспользоваться
этим удобным случаем, чтобы испытать его послушание и стал настаивать на своем,
объясняя ему, что он таким образом ничему не научится, да и здесь будет
совершенно бесполезен: солдату необходимо понюхать пороху. Едва я успел
сказать это, как он с шумом и необыкновенными ухватками отправился к себе, в
свою комнату, которая отделена от моего музея только простою кирпичною
перегородкою, так что при громком' разговоре в той и другой части легко можно
слышать то, что говорится. Тут-то он во всеуслышание моей семьи, начал
страшно шуметь, изо всех сил стучал в перегородку, кричал из окна, ругался».
Подробно изобразив дальнейшие «выходки» Ломоносова Генкель продолжает: «На
следуюіций день он не пришел в лабораторию а прислал мне вечером прилагаемое
при сем письмо в котором под видом извинения обнаруживал скорее упорство и
дерзость с примесью разных ложных обвинений и натяжек для своего оправдания так
что я счел для себя неприличным не только потакать ему но и отвечать на его
письмо Наконец, на четвертый день, после долгих увещаний его товариіцами и
после разных дерзостей с его стороны он пришел ко мне в комнаты и, по-видимому
изъявил
раскаяние в своем необычайном поступке