Ное
дело. Старообрядческая
культура хотя и достигла довольно высокого уровня, однако оставалась целиком
средневековой и схоластической. Она замкнулась в рамках старой феодальной
культуры Московской Руси. И эти рамки еще сузились. В скитах
царило страшное изуверство. Выговские писатели неустанно прославляли тех, что
за древле-церковное благочестие огнем скончался, то есть сожгли себя заживо. С
книжной премудростью уживались невыносимая темнота, невежество и суеверие.
Сближение
Ломоносова со
старообрядцами возникло из его тяги к знанию, к ревниво оберегаемым
книгам, которые,
казалось, скрывают неисчислимую премудрость. Но его постигло жестокое
разочарование. Ломоносов скоро убедился, что все эти сокровенные кипи не таят
в себе ничего, что могло
бы действительно ответить на волнующие его вопросы, что
весь спор, все мученичество и ожесточение вызваны нелепым и слепым упорством
из-за буквы и обрядовых мелочей, превращенных гонимыми и преследуемыми людьми
в символ их вечного спасения. Ломоносов, как Иван-царевич в сказке, пошел к
старообрядцам за живой водой, а нашел у них только темное мудрствование и
закоренелую нетерпимость ко всякому движению мысли. Старообрядцы, по их
собственным словам, ненавидели мудрых философов, рассуждающих лица небеса и
земли и звезд хвосты аршином измеряющих. А юному Ломоносову
как раз хотелось измерять хвосты комет и разгадать тайну северного сияния.
Столкнувшись с
затхлым и
темным миром старообрядчества, Ломоносов должен был отшатнуться от него.
Михайло
Васильевич Ломоносов
рос и формировался под могучим воздействием петровского времени.
Петра Великого хорошо знали на
севере. Совсем еще не старые люди помнили, как 28
июля 1693 года, в пятницу, Петр I объявился от Курострова на семи
стругах. Петр поразил северян своей кипучей
