грамматику французского языка.
Каргопольский же, промыкавшись еще несколько лет на иждивении Московской
синодальной конторы, получил, наконец, . назначение учителем в
Холмогоры. Здесь
он не ужился с архиереями и скоро потерял место.
Этот беспокойный
человек, долго
скитавшийся по свету, не мог не привлечь к себе внимания Ломоносова, жадно
тянувшегося к знанию и ученым людям. Да и сам Каргопольский, попав в
Холмогоры, должен был заметить талантливого юношу. Надо полагать, что именно
от него Ломоносов и разузнал все подробности о Московской академии, где тот
учился и где был учителем его близкий друг и товарищ Карасий Посников.
В самом конце
1730 года
Ломоносов задумал уйти ночью с караваном мороженой рыбы, направлявшимся в
Москву. Всячески скрывая свое намерение, по утру смотрел он, как будто из
любопытства, на выезд сего каравана. Следующей ночью, когда все в доме отца
его спали, надев две рубашки и нагольный тулуп, погнался он за оным вслед не
позабыв взять с собою любезных своих книг, составляющих тогда всю его
библиотеку, грамматику и арифметику. На третий день настиг его в семидесяти
уже верстах. Караванный приказчик не хотел взять его с собой, но убежден был
просьбою и слезами, чтоб дал посмотреть Москву, наконец, согласился.
У нас нет
оснований не
доверять этому известию. Правда, мы знаем, что Ломоносов имел на руках
паспорт, выданный 9 декабря 1730 года холмогорской воеводской канцелярией, и
что в волостной книге Курострова сохранилось поручительство за него в уплате
подушных денег, где сказано, что отпущен Михайло Васильевич Ломоносов к
Москве и к морю до сентября месяца предбудущего 1731 года, а порукою по нем в
платеже подушных денег Иван Банив расписался.
Паспорт Ломоносов
получил, по-видимому,
не сразу и с большим трудом, не явным образом, а посредством управляющего
тогда в Холмогорах земские дела Ивана Васильевича Милюкова, и
