с
этим паспортом, выпросив у
соседа Своего
Фомы
Шубного китаечное полукафтанье и заимообразно три рубля денег, не сказав своим
домашним, ушел в путь.
Эти материалы говорят лишь о
том, что Ломоносов не ушел из дому очертя голову, что он осторожно обошел все
юридические препятствия на своем пути. Он понимал, что в Москву нельзя прийти
беспаспортным бродягой, за это били кнутом. Он чувствовал, что уходит
надолго, если не навсегда, а брал паспорт на зиму к Москве да на лето к морю,
куда он и без того хаживал с отцом. Замышляя необыкновенное, Ломоносов
придавал делу видимость обычного.
И вряд ли он
посвятил всех, кто
ему помогал, в свои подлинные намерения. Меньше всего понимал его стремления
отец. Ломоносов, вероятно, не раз пробовал отпроситься, падал в
ноги, просил
благословения, может быть, даже склонял отца пойти ему навстречу, но так
ничего и не добился окончательно. Ибо иначе Ломоносов не нуждался бы. в
поддержке односельчан и посадских, принявших в нем такое деятельное
участие, так
что даже имена их сохранились в памяти через десятилетия. Мы
знаем, что, собираясь
в далекий путь, Ломоносов трезво запасся деньгами, которые ему поверил в долг
его сосед. Вряд ли понадобились бы ему эти деньги, ежели бы его и впрямь
снаряжал отец прожиточный по тем временам человек, который не мог бы
отпустить единственного сына в Москву, не снабдив его всем необходимым, если
бы он отправлялся в дальнюю дорогу с его ведома. Наконец сам Ломоносов говорит
о себе, что он ушел из дому в
Спасские школы.
Мы не
знаем, какие внешние
препятствия и внутренние колебания пришлось преодолеть Ломоносову. Как бы
заранее ни был им продуман план такого дела, самый последний шаг приходит как
внезапность, как последнее бесповоротное решение. Две рубашки, две книги и
волнение юности это не придуманные детали.
Ломоносов не
сразу добрался до Москвы. По
