в
различных трущобах города. Школярам
полагалось выдавать мизерное жалованье. В краткой автобиографической
записке, составленной
Ломоносовым в начале- 1754 года, он сообщает: В московских Спасских школах
записался 1731 года, генваря 10 числа. Жалованья в шести нижних школах получал
по три копейки на день. А в седьмой четыре копейки на день. Но и это скудное
жалованье, выдававшееся раз в месяц тяжелыми медяками, подолгу
задерживали. Сохранилось
известие, что как раз авг. 1732 году жалованье Цее
выдавалось ни ученикам, ни учителям вовсе, так что многие ученики претерпевали
глад и хлад, от школ поотставали.
Вся обстановка в
академии
наводила уныние и скорее отвращала, чем приохочивала к наукам. От учеников
требовали не столько разумного, сколько дословного заучивания всего
преподаваемого. Учебников почти не было, учились по рукописным тетрадкам и
записям лекций, которые передавались из класса в класс. Ученики должны были
покупать бумагу за свой счет, а это было им не по карману. Вместо карандашей
писали свинцовыми палочками, которые делали из расплющенной дроби. Осенью
ученики
академии устремлялись к московским прудам и речкам, где паслись стада гусей, и
собирали перья, которые им потом и служили весь год.
В полутемных
классах с низкими
потолками было холодно и смрадно. На некрашеных длинных скамьях обтрепанные
ученики в нескладных длиннополых полукафтаньях долбили латинские спряжения или
правила риторики. Учеников приучали говорить По-латыни между собой, для чего
прибегали ко всяким побудительным средствам. В Киевской
академии, например, был
введен так называемый калькулюс. Начиная с класса грамматики ученику, если он
допускал ошибку или сбивался с латыни на родную речь, вешали на шею бумажный
свиток, вложенный в небольшой футляр. Обладатель такого украшения должен был,
в свою очередь, кого-нибудь словить на ошибке и сбыть ему постыдный калькулюс.
Тот, у кого сверток оставался на ночь, подвергался на-
