отказываться, полезных при наущении
химии и металлургии. Слова мои, однако же, не остались втайне, а были ему
переданы. На что он отвечал: Царица богата и может заплатить сколько
угодно. После
того я приметил, что злости его не было пределов.
Ганкель стал
изводить
Ломоносова, поручая ему грязную и бесполезную для его занятий работу. Первый
случай, рассказывает Ломоносов, к поруганию меня ему в лаборатории
представился в присутствии г. г. товарищей. Он меня растирать сулему заставил,
и когда я от оного отказался, ссылаясь на скверный и вредный запах, которого
никто выносить не мог, то он меня не токмо ни на что не годным назвал, но и
спросил меня, не хочу ли я лучше сделаться солдатом, и наконец меня с
ругательством из комнаты выгнал.
Вне себя
Ломоносов шумно ушел
к себе на квартиру, где его охватил припадок неудержимого бешенства. По
донесению Ганкеля, он начал страшно шуметь, из всех сил стучал в перегородку,
кричал из окна, ругался и даже по самому простонародному немецкому обыкновению
крикнул из окна на улицу: Hunng fuit собачья нога саксонское ругательство. И
все это, как
подобострастно сообщает Ганкель, Ломоносов проделывал, несмотря на то, что
насупротив ото жил обер-лейтенант и в то же время на улице проходил офицер. Но
Ломоносов переломил себя. На следующий день он хотя и не явился в лабораторию
но прислал Ганкелю письмо, написанное полатьши:
Мужа знаменитейшего и
ученейшего, горного советника Ганкеля
Михайло Ломоносов приветствует.
Ваши лета, Ваше имя и заслуги
побуждают меня изъяснить, что произнесенное мною в огорчении, возбужденном
бранью и угрозою отдать меня в солдаты, было свидетельством не злобного умысла,
а уязвленной невинности. Ведь даже знаменитый Вольф, выше обыкновенных
смертных поставленный, не почитал меня столь бесполезным человеком, который
лишь на трение ядов был бы пригоден. Да и те,
