когда он видел, как сводят
счеты не только с ним самим, но и мстят его друзьям, даже их сиротам. Не
напрасно был он обеспокоен и тем. как бы сей случай не был протолковав Протову
приращения наук.
Кругом действительно
поднялось
невежественное шипение. Граф Р. И. Воронцов, старший брат М. И. Воронцова,
к великодушию которого взывал Ломоносов, был возмущен самим изобретением
громовой
машины, в которой видел дерзкое испытание природы. Вельможа В. А. Нащокин
злорадно глумился над памятью несчастного ученого. Машиною старался. . . от
идущего грома людей спасти, записал Нащокин в своем дневнике о Рахмане, но с
ним прежде всех случилось при той самой сделанной машине.
Люди старого
покроя, оберегавшие
устои феодального мировоззрения, отлично понимали, какую опасность
представляет для них новая наука. Их легко было поднять и возбудить против
ученых, пытающихся свести огонь с неба. Это прекрасно сообразил Шумахер. Он
сделал немедленное представление Разумовскому об отмене торжественного собрания
в Академии наук, назначенного на 5 сентября, причем главною причиною
выставлял смерть Рахмана. Шумахер ни словом ни обмолвился о сделанном им
представлении,
и академики занялись обсуждением предстоящего собрания, где на речь
Ломоносова должен был отвечать Гиршов. 18 августа Шумахер написал изысканно
вежливое письмо Ломоносову, в котором просил его переговорить с Гиршовым до
конференции, чтобы расположить его к тому. Когда же Ломоносов обратился к
Гиршову,
тот прямо ему отрезал, что иктус будет отложен. Самые тяжелые подозрения
зашевелились у Ломоносова. 23 августа пришло из Москвы извещение, что
резолюция с представлением канцелярии согласная последовать
имеет. Взволнованный
Ломоносов тотчас же написал горячее письмо Разумовскому и по-видимому был
поддержан Шуваловым. Ответом
было весьма неожиданное для Шумахера предложение Разумовского со
