Однако сдержанный и примирительный тон его выступления под конец
прорывается откровенным сарказмом. Ломоносов
откровенно начинает издеваться над духовенством,
причем особенно намекает на его корыстолюбие
и даже
посмеивается над якобы универсальным значением евангелия для всех
живых и мыслящих существ: Некоторые спрашивают,
ежели де на планетах есть
живущие нам подобные люди, то
какой они веры Проповедано ли им Евангелие Крещены ли
они в
веру христову
Сим дается ответ вопросный.
В южных великих землях, коих
берега в нынешние времена почти
только примечены мореплавателями, тамошние жители, также и в
других неведомых землях обитатели, люди видом, языком и всеми
поведениями от нас отменные, какой
веры И
кто им
проповедовал Евангелие Ежели кто про то
знать и их обратить и
крестить хочет, тот пусть
по Евангельскому
слову не стожите ни злата, ни
серебра, ни меди при поясах
ваших, ни пиры на пути, ни
ризу, ни сапог, ни жезла
туда пойдет. И как свою проповедь окончит, то после пусть пойдет для того и
на Венеру.
Только бы труд его не был
напрасен. Может быть тамошние люди
в Адаме не согрешили.
Отстаивая учение
Коперника, Ломоносов прибегает
и к
стихотворной шутке. Он включает в
Прибавление остроумную притчу, доказывающую превосходство и правоту
Копейниковой
системы мира:
Случились вместе два астронома в пиру
И спорили весьма
между собой в жару. Один твердил: Земля, вертясь, круг Солнца ходит; Другой,
что Солнце все с собой планеты водит. Один Коперник был, другой слыл
Птолемей.
Тут повар спор решил усмешкою своей. Хозяин спрашивал: ты звезд теченье
знаешь Скажи, как ты о сем сомненье рассуждаешь Он дал такой ответ: что в том
Коперник прав, Я правду докажу на Солнце не бывав. Кто видел простака из
поваров такова, Который бы вертел очаг кругом жарковат.
Это простое, доступное и убедительное
стихотворение, полное народного
здравого смысла, вскоре
