равновесие между
Российскими и иноземцами,
а для того в январе 1761
года предлагает
назначить членом Академической канцелярии
талантливого математика, ученика Леонарда
Эйлера, профессора Семена Котельникова 17231806, и ему науки
поверить, то есть возложить заведование научной частью. Довольно и
так иноземцы
русскому юношеству недоброхотством
в происхождении
препятствовали, восклицает Ломоносов.
Что же касается Тауберта, то см не
иметь никакого дела до наук, а поручить
привести в добрый порядок библиотеку,
кунсткамеру и книжную лавку.
Ломоносов хотел
обеспечить русским ученым
достойное место в Академии, но,
стремясь провести в жизнь
свою программу,
встречал ожесточенное сопротивление. В одной из
своих записок о положении в Академии Ломоносов утверждает, что Шумахер нередко
говаривал:
Я де
великую прошибу в политике сделал,
что допустил Ломоносова в профессоры,
а зять его Тауберт вторил:
Разве де нам десять Ломоносовых
надобно и один нам в
тягость. Ломоносов яростно обрушивался
на наглых
утесни-телей наук, но не всегда
видел стоящие за ними социальные
силы.
Шумахер и его
приспешники были сильны не сами
по себе.
Они не могли бы завладеть
Академией, если бы их не
поддерживали правящая верхушка, реакционеры
и обскуранты
из среды
русского дворянства. Правящие классы вовсе
не были
заинтересованы в демократизации науки в России.
Поэтому и было
так трудно
бороться Ломоносову. Его усилия, направленные
к обновлению
Академии наук, к перестройке всей ее жизни на
новых началах, встречали холодное
непонимание или откровенную враждебность власть имущих. Это отчетливо
сознавал и сам Ломоносов, который, составляя план своего обращения
к Теплову,
написал: Стараюсь Академию
очистить. А со стороны портят.
Представители
правящих классов чувствовали, что Ломоносов заходит в своих
требованиях слишком далеко, и потому
неохотно шли ему навстре
