вал
в него все свои
заветные мечты, думы и помыслы
о благе
России, о значении для нее
науки. Открытие университета для него
всенародный праздник
Ломоносов
перечисляет огромные государственные задачи, которые можно
разрешить только с помощью широчайшего распространения наук: Сибирь пространна.
Горные дела. Фабрики. Ход Севером.
Сохранение народа. Архитектура.
Правосудие. Исправление нравов. Купечество и сообщение
с ориентом. . . Земледельство, предзнание погод.
Военное дело. И тут
же с
горечью и гневом восклицает: И так безрассудно и тщетно
от некоторых
речи произносились:
куда с
учеными людьми деваться. В конце
своей речи Ломоносов предполагал
сказать: Желание. И Российское бы
слово от природы богатое, сильное, здравое, прекрасное, ныне еще
во младенчестве
своего возраста. . . превзошло б достоинство
всех других языков. Желание,
чтобы в России науки распространились. . . Желание, чтобы
от блещущего
Е. В. оружия воссиял мир наук
питатель.
Ломоносов
провидит славное будущее и
величие России. Предсказание. Подвигнется Европа, ученые возвращаясь в
отечество станут сказывать:
мы были
во граде Петровом. . . Он верит, что придет
время, когда вся Россия станет главнейшим
источником мировой культуры, и как
из Греции,
так из России будут заимствовать величайшие приобретения наук и искусства.
Ломоносов с нетерпением ждал дня
инаугурации и надеялся произнести свою речь
еще в
1760 году.
Но дело тянулось нестерпимо
медленно. Прошел почти год, когда
в феврале
1761 года
канцлер М. И. Воронцов подписал,
наконец, привилегию. Теперь оставалось получить только
подпись императрицы. Ломоносов знал
по своему
опыту, что это не так
просто, и беспокоился. Чтобы побудить
Елизавету подписать привилегию, Ломоносов пытается
через И. И. Шувалова вручить ей
просительные стихи, в которых ратует за
науки. Но Елизавета безмолвствовала. Уже начиная с 17S8 года она сильно
прихват