оные пробы учинить в присутствии оного
Зубарева, к
чему он нарочитое время не ходил, и, наконец, по неоднократному моему
требованию, приходил во оную лабораторию временно, иногда и без меня, ибо
мне беспрестанно при пробах быть за другими делами отнюдь нельзя.
Становилось несомненным, что
Зубарев или его сообщники, воспользовавшись доверчивостью и некоторой
беспечностью Ломоносова, подбросили серебро в пустую руду. На эту точку
зрения и стал Кабинет, признавший, что при пробе в лаборатории Академии Наук
Зубарев такое же воровство учинил, как в Сибири, что показалось серебро, чего
не бывало. Ломоносова оставили в покое.
Происшествие с
Зубаревым, причинившее
столько тревог Ломоносову, было лишь небольшим узелком в сложной сети
интриг, которые
плелись при дворе Елизаветы.
Признав затейный
и Воровский
умысел Зубарева, Кабинет препроводил его в Петропавловскую крепость. Но там
он неожиданно объявил за собой слово и дело, то есть что ему известна некая
государственная тайна. Зубарева передали в Тайную канцелярию, где он поведал
о своей встрече с великим князем Петром Федоровичем, которому он был
представлен зимой 1751 года лейб-гвардии майором Федором Шарагиным. По его
словам, Петр Федорович только расспрашивал его, что он за человек, какого
города и где им оная серебряная руда найдена.
Однако через
несколько дней
Зубарев объявил, что о представлении великому князю показал вымылся собою, а
всю историю с серебряной рудой подстроил, чтобы, получив привилегию на
устройство завода, оставить за собой купленную на чужое имя деревеньку с
крестьянами.
Зубарев твердо
стоял на своем,
хотя его и допрашивали с пристрастием, а майор Шарагин, в свою
очередь, показал,
что он отродясь не видывал Зубарева и никогда не был с ним знаком. Зубарева
продержали в тюрьме до 1754 года, а затем отослали
