магами Петра Великого, она
собственноручно написала: Есть ли сии планы в Академии, то испрашивать их не
для чего, понеже верно украдены. А другой раз, когда Тауберт подал рапорт об
уничтожении некоторых изданий Академии наук как малоценных, она наложила
резолюцию: Тяж выкрал. У меня в конюшни отцепили и продали за тридцать Рублев
Галинскую
лошадь, которая стоит пятьсот Рублев, но то учинено незнающими людьми. Видно,
что у них беспорядится не менее как в воеводской канцелярии, но таковых воевод
сменяют ныне отчасти. Но ей так и не пришло в голову сместить Тауберта. Зато
она сочла вполне возможным принять жалобу на Ломоносова и без всякого
разбирательства
решить дело в пользу Шлцера.
В черновых
бумагах Ломоносова
сохранились такие замечания: Все удивляются, что профессор Миллер за
диссертацию, в которой нашлись сатирические некоторые выражения, штрафован
был не токмо уничтожениям оная; но и понижением чина и убавкою жалования и
публично тем обруган, несмотря на долговременную его службу. Ныне
Шлцер, новоприезжий,
еще за большие наглости вдруг награжден чином и жалованьем ординарного
профессора с преимуществами, каковых никогда славнейшие в свете процессоры не
имели.
Даже Миллер был
огорошен таким
поворотом дела и открыто присоединился к Ломоносову, отважившемуся
противодействовать указу. Они добились некоторых изменений в контракте со
Шлцером.
Но враги Ломоносова торжествовали. Тауберт и его креатуры разносят по городу
копии безвестной Шл-церовой на Ломоносова жалобы, пишет Ломоносов. Это же
подтверждает в своих мемуарах и Шлцер, сообщающий, что Тауберт велел тотчас
перевести мой ответ на русский язык, сделать множество немецких и русских
копий и разослать повсюду, то есть явно в целях подорвать авторитет Ломоносова.
О том, как
тяжело переносил
эту новую опалу Ломоносов, говорит небольшая сохранившаяся его записка для
памяти, которая дышит подлинным
