ПЫПИН A.H. ЛОМОНОСОВ И ЕГО СОВРЕМЕННИКИ

Европа. Если можно было заимствовать устройство войска, флота, усвоить разнообразные технические знания, отчего нельзя было таким же образом усвоить успехи литературы Исторически было, конечно, великим заблуждением думать, что перенять и основать новую науку и литературу было так же удобоисполнимо, как зависть новое войско, флот, горное дело, фабрику и т. п. Но это заблуждение было психологически весьма естественно. Недавняя история дала в самом деле поразительные факты успехов, сделанных в течение не больше как одного поколения: войско учили иноземцы, флот устроен по иноземному образцу, но это войско уже вскоре одержало Полтавскую викторию, отвоевало вместе с флотом в чужой земле место для новой столицы, флот одержал победу при Гангуте; немцы или шведы помогли устроить горное дело, но новые богатства послужили русскому могуществу; новые инвенции в науках, которые сделаны были выписанными иноземными учеными, опять пошли на пользу России, и такие инвенции стали делать потом и природные русские. . . Почему не могло быть того же в словесных науках Источник, откуда брались новые государственные учреждения войско, флот и пр. и откуда брались новые науки, был один и тот же: Западная Европа; но там же, и только там, процветали и словесные науки, которые шли рядом с богатыми успехами учености. Ясно было, что и для насаждения литературы следовало обратиться к тому же изобильному источнику. . . .

II

Ломоносов, как мы сказали, был самым крупным лицом во всей нашей литературе XVIII века. Его значение чувствовали, хотя и не вполне сознавали, его современники и ближайшее потомство: в нем уважали первого русского ученого, который мог с полным правом стоять наряду с тогдашними учеными европейскими; но, несомненно, еще больше почитали в нем простодушно российского Пиндара, пожалуй, Гомера или российских стран Малера; последующие поколения, ограничивая его славу как поэта, признавали в нем великие заслуги в образовании русского литературного языка, в заботах о распространении науки, в пламенном патриотизме, приписывали ему весьма преувеличенно самостоятельное научное творчество и т. д. ; по словам Пушкина, он был первым нашим университетом. Все эти заслуги в различной, но во всяком случае высокой степени, принадлежат Ломоносову; но чтобы определить самую глубокую историческую его черту, ее должно указать в его целом мировоззрении, которое впервые водворяло у нас истинный смысл просвещения в том объеме, в каком оно было приобретено тогда усилиями европейской науки. Если придавать преобразованиям Петра решающее значение в новом повороте нашей гражданской и умственной жизни, то Ломоносов впервые дал этим преобразованиям тот глубокий внутренний смысл, при котором они могли стать действительно новым периодом в развитии русской мысли. В самом деле, для того, чтобы умственная и нравственная жизнь русского народа могли вступить на более широкий простор из их прежней средневековой ограниченности, еще недостаточно было всех тех великих нововведений, какие были произведены Петром во внешней жизни государства; недостаточно было тех забот об основании школ, о расширении старого книжного почитания новыми сведениями из новейшей европейской науки, до сих пор неслыханными и расширявшими тесный горизонт старого книжничества; недостаточно было прямо выставлять учения новой науки, хотя бы пугавшие и приводившие в негодование суеверов старого века как учение Коперника; недостаточно было даже так решительно отвергать старое невежество, как это было сделано, например, в Духовном Регламенте, все это было отголоском новой европейской мысли, отвергшей средние века, но все эти нововведения вступали в жизнь как бы механически, становясь рядом с ее прежним содержанием, отвергая в нем, что было в нем совершенно устарелого, но не указывая ясно того общего начала, на котором впредь могло и должно было быть построено органически новое мировоззрение: нужно было уразуметь и указать это новое