|
ПЫПИН A.H.
ЛОМОНОСОВ И ЕГО СОВРЕМЕННИКИ
стр. 13
Гр. Салтыков
предостерегал
однажды Волынского об его самоуправстве: Я ведаю, что друзей Вам почти
нет, и
никто с добродетелью об имени Вашем и упомянуть не хочет. На кого осердишься,
велишь бить при себе и сам из своих рук бьешь: что в том хорошего Всех на
себя озлобишь. Впоследствии, когда совершался суд над Волынским по делу
Тредьяковекого,
его винили не в том, что он бил Тредьяковекого, а в том, что бил его во
дворце, в покоях Бирона, и тем оказал неуважение к государыне, а
ему, владетельному
герцогу, нанес чувствительную обиду, уже известную и при иностранных Дворах.
Прибавим еще одну черту нравов тогдашнего высшего общества. После
стола, рассказывает
опять Порошин, разговорились о временах при покойной государыне императрице.
Никита Иванович рассказывал о банках, которые граф Алексей Григорьич
Разумовский делывал и народно проигрывал; как у него Настасья
Михайловна22
и другие из банку скрадывали деньги и после щедрость его в надлежащем месте
выхваливали, да не только такие Настасьи Михайловны, но и люди совсем
безважные
притом пользовались. За князем Иваном Васильевичем23 один раз
подметили, что тысячи полторы в шляпе перетаскал и в сенях отдавал слуге
своему Записки. СПб. , 1844. С. 69-72.
кругу, где все-таки собиралось некоторое
образование,
на них смотрели весьма пренебрежительно, как на людей, занимающихся
пустяками. В противоположность этому сами писатели были о себе очень высокого
мнения, и справедливо замечено было, что, например, самохвальство
Сумарокова, которое бросается в глаза своей безмерности, могло быть не
излишним для того, чтобы указывать невеждам достоинство литературы и
литературного труда. Тем не менее, известно, что хотя Сумароков был старый
дворянин и довольно чиновный человек, а Ломоносов был ученый
академик, уважаемый
и при Дворе, такой меценат, как Шувалов, находил, как говорят, потеху в
том, чтобы стравливать их между собой в роли домашних шутов, какие тогда были
в моде. Известное меценатство XVIII века, которое, впрочем, не было на деле
особенно щедро и поощряло только писание торжественных од, к чему и находило
множество охотников, не свидетельствовало, конечно, о высоком уровне
литературы. Рядом с этим меценатством возможны были и такие факты, как
гнусное избиение Тредьяковекого Волынским16. Заметим впрочем, что
этот последний случай указывает не только приниженное состояние литературы, но
вообще страшную грубость нравов того века. Волынский был человек необузданный
и бил не только таких незначительных людей, как Третьяковский. Так
было при Анне Ивановне; но так же бывало и при Елизавете. Известный Порошин в
своих записках передает под 1764 годом рассказы Никиты Ивановича Панина об
одном генерале, который между прочими рассуждал, какие недотыки ныне люди
стали, нельзя выбранить, а бывало-де галочьем дуют, дуют, да и слова
сказать не смеешь; а гр. Чернышев17 передавал, в какой
чрезвычайной силе был тогда при императрице Елизавете граф Алексей
Григорьевич18;
граф Петр Иваны Шувалов всегда уезжал с ним в Москве на охоту, и гр. Мавра
Егоровна19
молебны певала по возвращении их, что Петр Иваны батожьем от него не
сечен. Алексей
Григорьич весьма неспокоен бывал пьяный. Неудивительно, что
при таких обычаях и Ломоносов мог возыметь желание поправлять зубы своим
немецким коллегам. . . Но если тогдашнее меценатство важных господ
сопровождалось унижением писателей, то и между ними находились люди, которые
именно во имя своего литературного значения держали себя весьма
независимо. Таков
был, например, Сумароков, который воевал даже с московским
главнокомандующим20;
таков был и Ломоносов, и у него эта независимость была еще тем более
замечательна, что он был человек, по-тогдашнему, подлого рода, чем попрекал
его даже Третьяковский. Много раз цитировано было знаменитое письмо его к
Шувалову в январе 1761, который хотел мирить его с Сумароковым. Несмотря на
все почтение, какое имел он к своему покровителю, Ломоносов читает ему
серьезный урок: Никто в жизни меня больше не изобидел, как Ваше
высокопревосходительство. Призвали Вы меня сегодня к себе. Я думал, может
быть, какое-нибудь образование будет по моим справедливым прошениям. . . Вдруг
слышу: помирись с Сумароковым т. е. сделай смех и позор. . Свяжись с тем
человеком, который ничего другого не говорит, как только всех бранит, себя
хвалит и бедное свое рифмачество выше всего человеческого знания ставит. . . Не
хотя Вас оскорбить отказом при многих кавалерах, показал я Вам послушание. . .
Ваше
|
|