тины в современном обществе. В
действительности, этих некоторых наук было очень много, и если
затруднения, то
есть формальные обвинения в нечестии и колебании законов, встречались не на
каждом шагу, то лишь потому, что академические ученые заняты были обыкновенно
специальными, даже чисто техническими вопросами и очень редко касались общих
оснований науки и даже прямо этого избегали, чувствуя, что в современном
обществе, слишком невежественном, это было немыслимо и
опасно, и, пожалуй, бесполезно.
. . .
Когда при первом
вызове
иностранных ученых в предположенную Академию, между прочим, усиленно
приглашали Христиане Вольфа, знаменитый философ в числе всяких отговорок
климат,
другая пища и пр. упомянул, наконец, следующее, очевидно, самое
существенное в 1722: Кроме того, еще один главный вопрос: должен ли я
приниматься за осуществление моих мыслей касательно наук только в той
степени, в какой будет это угодно современным русским В таком случае я, может
быть,
буду вынужден оставить без осуществления то, что здесь, в настоящем моем
положении, осуществил бы. . . Его уверяли из России, что Петербург, в
отношении просвещения, не уступит никакому германскому городу , но Вольф в
конце концов уклонился от приглашения. . . В Петербургской Академии процветала
безобидная математика, но речь Делила, в которой утвердительно решался вопрос,
вертится Земля или нет, нашли в 1728 невозможным напечатать по-русски. Книга
Фонтенеля, в переводе Кантемира, могла быть напечатана только с разрешения
высшего начальства, но потом все-таки подверглась запрещению. Как увидим, с
подобными затруднениями, касавшимися, очевидно, самого существа и
возможности науки, пришлось ведаться и Ломоносову.
Далее, если не легко было
управиться с вопросами о природе и умиротворении, то на целые десятки лет
утвердилось в официальном кругу, между прочим в высшем управлении самой
Академии, представление, что известные истины, добываемые научными
исследованиями, составляют государственную тайну. Так, замечает
Пекарский, обвинения
астронома Делила в сообщении за границу астрономических наблюдений доходили
даже до Сената , а между тем известно, что достоверность и
полезность подобных наблюдений получается именно чрез сравнение того, что
наблюдаемо астрономами в разных землях. Между прочим, такие затруднения
делали и такие лица, которые по самому своему положению должны были бы
содействовать ученым исследованиям, а именно сам тогдашний президент Академии,
барон Корф, тот самый, которого Третьяковский изображал в мудрых мудрой, в
ученых ученой, в достойных достойной Особой. Эта Особа рассудила, что не без
опасности есть, ежели что в Российском государстве какие описания или известия
учинятся, а в иностранные государства чрез никакие виды произнесутся, а о том
еще не публиковано, о чем и указами запрещается, а потому президент Академии
приказал в государственную Иностранных Дел, в Военную, Адмиралтейскую и
Коммерц-коллегии
и в Канцелярию Главной артиллерии и фортификации и от строений послать
промемории,
чтобы из этих коллегий и канцелярий, какие в которой имеются, а именно
разные провинциальные описания, известия, книги, ландкарты и прочее, по
вопросам Академии Наук профессорам и адъюнктам ни под каким видом отпущены бы
не были, разве по письменному требованию Академии Наук из Канцелярии.
По вероятному предположению
Пекарского, известный
ученый Байер27 первый начинатель норманнской теории происхождения
Руси, изучавший, между прочим, и китайский язык, не хотел тратить времени
на изучение русского языка, потому что, потратив на это время, не мог быть
уверен в том, чтобы это знание когда-нибудь ему пригодилось, так как занятие
в те времена русскою историею для русских сопряжено было не только с
трудностями,
но и опасностями. Но Байер убедил заняться изучением русского языка
Миллера, тогда
еще молодого человека, и известно, какую тревогу
Это указывал сам
Делил в
объяснениях Сенату против обвинений Шумахера.
