ПЫПИН A.H. ЛОМОНОСОВ И ЕГО СОВРЕМЕННИКИ

российским сродные языки. Любопытно, что здесь он указывает различие древнего русского языка от древнего моравского, на который, по его мнению, было переведено Священное Писание. Как во всякой начинающейся литературе, в то время шли ожесточенные споры о литературном языке и в особенности об отношениях церковнославянского и народно-русского элемента, а также о правописании; мнения нередко путались, так что иногда защитник народного элемента как Третьяковский становился опять его противником, и Сумароков не однажды попрекал Ломоносова в неправильности языка, в который он будто бы вставлял холмогорское наречие, тогда как Сумароков гордился тем, что был москвитянином; тем не менее Ломоносов, без сомнения, гораздо шире всех своих современников понимал состав русского языка и отношения его элементов. Главный материал для русского литературного языка должен был доставить язык народный, который, по мнению Ломоносова, распадался на три главные диалекта: московский, северный или поморский, украинский или малороссийский: московский диалект главный и при Дворе и дворянстве употребительный, а особливо в городах, близь Москвы лежащих. . . Поморский несколько склонен ближе к старому славянскому и великую часть России занял. . . Малороссийский больше всех отличен и смешен с польским. Он был знаком со всеми этими диалектами на родине, в Москве и в Киеве. Московское наречие он предпочитал как по важности столичного города, так и по его отменной красоте, но думал, что в образовании литературного языка должны иметь долю и другие наречия, и должны только подчиняться высшему авторитету языка славянского. Его отношение к церковнославянскому языку было вполне сознательное; он ценил его как историческую основу русского языка: на нем создалась богатая литература по греческим образцам, и в этом отношении он стоял выше русского народного языка, который поэтому мог делать из него заимствования как из привычного источника. Поэтому славянский язык занял место в известном распределении трех родов стиля, а именно, язык славянский . мог служить в особенности для стиля высокого.

Мы говорили в другом месте о значении того переворота, который совершился в русском литературном языке в эпоху реформы, и о том, какое значение имела при этом деятельность Ломоносова. Не повторяя сказанного, укажем еще высокое представление, какое имел Ломоносов о русском языке. Еще в 1739 году Ломоносов писал: Я не могу довольно о том нарадоваться, что российский наш язык не токмо бодрости и героическим звоном греческому, латинскому и немецкому не уступает, но и подобную оным, а себе купно природную и свойственную версификацию иметь может. В посвящении Российской Грамматики великому князю Павлу Петровичу Ломоносов писал 1755: Карл Пятый, римский император, говаривал, что шпанским языком с Богом, французским с друзьями, немецким с неприятелями, итальянским с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в нем великолепие шпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверь того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка. Обстоятельное всего сего доказательство требует другого места и случая. Меня долговременное в российском слове упражнение о том совершенно уверяет. Сильное красноречие Цицеронов, великолепная Виргилиева важность, Овидиев приятное витийство не теряют своего достоинства на российском языке. Тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличные естественные свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении мира и в человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие речи. И ежели чего точно изобразить не можем, не языку нашему, но недовольному своему в нем искусству приписывать долженствуем. Кто отчасти далее в нем углубляется, употребляя предводителем общее философское понятие