Таким
образом, если традиция
академической науки и школьной практики XIX в. приучила историков литературы
видеть в Оде, выбранной из Иова, например, наиболее явное выражение
Ломоносовского
деизма, даже с некоторым оттенком веры в личного бога, то советские
исследователи, которым не хотелось уступать Ломоносова религии, усматривали
противоречие между содержанием всей оды и ее заключительными строками И без
роптания проси, намекая при этом на вынужденность этой концовки, ее
неорганичность
всему стихотворению.
Можно ли удовольствоваться
таким решением вопроса Можно ли так решительно и необоснованно отбрасывать одну
из важнейших тем Ломоносовской поэзии или, не отбрасывая ее совсем, счесть ее
обязательной данью поэта официозности и духовной цензуре 47
Исторически
правильнее будет
рассмотреть конкретно, какое место в системе Ломоносовских образов занимает
бог и как он соотносится с образами людей, героев его поэзии. Только такое
конкретное рассмотрение вопроса и может объяснить, как уживались в
деятельности Ломоносова борьба с церковью и размышления о величестве
божием. Для
этой цели всего важнее понять идейную основу Ломоносовского переложения книги
Иова. А для того чтобы понять Ломоносовскую поэтическую интерпретацию бога в
этом переложении, полезно установить точно, какие именно элементы библейской
космогонии и естественной истории Ломоносов отбирает для своего
стихотворения, а
какие отбрасывает или изменяет, а уже потом судить о его философском
смысле. Показательно,
как говорит о сотворении земли книга Иова и какой вид эта легенда получила в
Ломоносовском
изложении:
Где был оси, Геда
основах
землю: возвести ми, еще Где был ты, как я в стройном чине веси разум. Кто
положи меры Ея, еще веси, или кто Прекрасный сей устроил свет, наведай
вервь на ню. На чем же столпы ее утверждены Когда я твердь земли
поставил. .
. суть, кто же есть положивый камень краеугольный на ней.
Ломоносов заменил
библейское, очень
конкретное в своей первобытной поэтичности описание основания, создания земли,
которое книга Иова представляет как некое строительство с применением
простейших технических средств того времени вервь, как воздвижение какого-то
сооружения на столпах и с краеугольным камнем, иным, более обобщенным
изложением. Он из этого космогонического легендарного антуража не взял
ничего ни
столпов, ни верви, ни краеугольного камня. Взамен он ввел оценочные эпитеты
и понятия, выражающие восхищение красотой, стройностью, совершенством
земного мира и творцом этого совершенства.
Преклонение перед
богом-творцом у Ломоносова не носит безотчетного характера, оно тщательно
мотивировано красотой и превосходным устройством земли. Словом, библейская
домашняя конкретность строительных подвигов бога переведена в иной, более
эмоциональный, но и гораздо менее конкретный план. Взамен архитектурных
48
терминов и понятий
библейского
рассказа Ломоносов ввел другое понятие библейского же происхождения:
Когда
я твердь земли поставил.
Относительно этого слова и его
поэтического употребления в русской поэзии конца 1740-х годов не было единого
мнения. Тредиаковский очень убежденно возражал против употребления слова
твердь, предложенного Сумароковым в Гамлете,
у которого Гертруда д. 1, ев. 3 говорит:
