Просветители 17301740-х годов,
создатели новой русской литературы, понимали свою задачу очень широко, они
сознательно строили литературу общенациональную, ибо, как указал
В. И. Ленин,
просветители не выделяли, как предмет своего особенного внимания, ни одного
класса населения, говорили не только о народе вообще, но даже и о нации вообще
Именно просветительство как
основа идеологии оказалось тем необходимым идейным ферментом, который
способствовал превращению литературы в выразительницу самосознания нации.
Частно-сословные
интересы господствовали и в
публицистике эпохи Смуты, и в религиозно-философской полемике русского
средневековья. Даже в литературе второй половины XVII в. с ее очень
существенными элементами художественного новаторства и стихийного демократизма
эти тенденции расхождения и сословных противоречий только усиливаются по
сравнению с предыдущими эпохами литературного развития. Может быть, только
Аввакум
в своем Житии сумел свою индивидуальную судьбу представить как явление
общенародной и даже общечеловеческой истории, а свою биографию как житие
ветхозаветного пророка. Но творческий почин Аввакума не нашел непосредственных
продолжателей в литературе его времени и последующих десятилетий.
89
Деятелям литературы начала XVIII в. не хватало такой
идеологической опоры, какую к 1730-м годам русские литераторы нашли в
просветительской философии. Только просветительство позволило найти единство
интересов личности и нации, частного и целого. Пусть это представление было в
какой-то мере историческим заблуждением и более возможностью, чем
действительностью, все-таки оно позволило писателям необыкновенно высоко
оценить собственную историческую миссию, дало им самоощущение творцов
национальной культуры.
Как важна, как необходима
была просветительская идеология для русской литературы первой половины XVIII в.
, видно на примере так
называемых петровских повестей. Действительно, эти повести проникнуты духом
новой эпохи, эпохи преобразований и перемен, на них нет печати средневековой
приверженности к религиозному осмыслению нравственных проблем или житейских
казусов. Но создатели повести о Василии Кариацком или Александре воспринимают
действительность своего времени в ее эмпирической данности, непосредственно.
Великие перемены
всего строя
русской жизни они принимают как нечто само собой разумеющееся и очевидное, не
нуждающееся ни в оценках, ни в сопоставлении с недавним прошлым, ни, тем
более, в защите.
В
непосредственности
восприятия явлений жизни, в любовании ее радостями и удовольствиями была
принципиальная новизна и сила этих повестей, но в той же самой
непосредственности, в
отсутствии художественной рефлексии и обобщения коренилась основная слабость
этих повестей по сравнению, скажем, с сатирами Кантемира или стихами
Тредиаковского о России и Париже. 2
Просветительская идеология
заставляла писателя мыслить масштабами национальной и даже всемирной истории и
соизмерять задачи литературы с общенациональными потребностями.
Ничего даже отдаленно
приближающегося к такому пониманию задач литературы мы не находим в петровских
повестях. Через них не было пути к созданию литературы общенациональной. К
тому времени, когда русским просветителям
90
пришлось
самостоятельно решать
проблему создания русской общенациональной литературы, французский классицизм
завершил основную фазу своего художественного развития. Спор древних и
новых, закончившийся
победой последних, был началом нового периода в развитии французской
литературы, сущность которого состоит в подчинении литературных
жанров, созданных
классицизмом, пропаганде просветительских идей. 3 В
