человеку письменность на
церковно-славянском языке. Поэтому он настоятельно рекомендует при создании
ораторских произведений, чтобы при важности и великолепии своем слово было
каждому понятно и вразумительно. И для того надлежит убегать старых и
неупотребительных славянских речений, которых народ не разумеет, но притом не
оставлять, оных,
которые хотя в простых разговорах неупотребительны, однако ознаменование их
народу
известно 2
Такое соединение важности и великолепия
на понятном народу языке Ломоносов нашел в наиболее поэтических по содержанию и
стилю книгах Библии Псалтыри, книге Иова, книгах пророков, а также в
творчестве замечательных церковных поэтов: Для подражания в витиеватом роде
слова тем, которые других языков не разумеют, довольно можно сыскать примеров
в славянских церковных книгах и в писаниях отеческих, с греческого языка
переведенных, а особливо в прекрасных стихах и канонах преподобного Иоанна
Дамаскина
и святого Андрея Критского, также и в словах святого Григория Назианзина, в
тех
местах, где перевод с греческого не темен. 22 Эти слова
были написаны в 1747 г. Через
десять лет Ломоносов их повторил в Предисловии о пользе книг
98
церковных: Ясно .
. . видеть можно . . . коль много мы от переводу Ветхого и
Нового завета, поучений отеческих, духовных песней Дамаскиновых и других
творцов канонов видим в славянском языке
греческого изобилия и оттуда умножаем довольство российского слова.
23
Почему же Ломоносов
с такой
настойчивостью повторяет свой совет следовать творцам канонов Чему могли
учиться русские авторы у средневековых византийских поэтов, разрабатывавших
исключительно религиозную тематику Стилистически каноны Иоанна
Дамаскина, например,
не содержат ничего такого, чего Ломоносов не мог бы найти в других книгах
церковных в Псалтыри, у пророков, в книге Иова. Дамаски разрабатывал
образный, насыщенный метафорами стиль, очень сходный со стилем псалмов. И у
него Ломоносов находил такие библейского стиля метафоры: Веселится
небеса, вострубите
основания земли, возопите горы со веселием.
Возможно такое объяснение. У
Андрея Критского и Иоанна Дамаскина Ломоносов нашел то, что он считал основной
эстетической задачей поэзии, уменье воздействовать на эмоциональную природу
человека, без которого он себе не мыслил поэзии, в чем видел он главное дело
поэтического творчества: возбуждение и утоление страстей. Конечно, каноны
Андрея Критского или ирмосы Иоанна Дамаскина были теснейшим образом привязаны к
культовой традиции православной церкви, однако это нисколько не мешало
Ломоносову указывать на них как на образец поэтической силы и поэтического
энтузиазма. Ломоносов обладал достаточной духовной свободой, чтобы отделить
общечеловеческое эмоционально-психологическое содержание духовной поэзии от ее
церковно-культовой функции, так же как это сделал Алексей Константинович
Толстой, создавший через столетие поэму об Иоанне Дамаскине восторженный гимн
свободе поэтического слова:
Блажен,
кому ныне, Господь, пред тобой
И
мыслить и молвить возможно
С бестрепетным сердцем и с
теплой мольбой
Во
имя твое он выходит на бой
Со всем, что неправо и ложно
Раздайся ж, воскресная
песня моя
Как солнце взойди
над землею
Расторгни
убийственный сон бытия,
99
И свет
лучезарный повсюду лия, Громи,
что созиждено тьмою24