Ни моего
преклонность века, Что
слабит дух у человека, Ниже гонящий в гроб недуг, Ниже завистливы злодеи Чрез
вредны воспятят затеи Почтительный к монархам дух.
На новый 1764 год, императрице
Екатерине Второй
Но этим, собственно, и
исчерпывается то, что мы можем узнать о поэте как о личности из его од 1760-х
годов. Свою поэтическую миссию Ломоносов видит в том, что выражает общие
мысли и чувства, мысли и чувства всей нации в целом. И с этим мерилом он
подходит к оценке событий и деятелей, фигурирующих в его одах.
Эта функция оды привлекла к
ней внимание критиков и поэтов в преддекабрьскую эпоху, когда революционная
идея приняла форму идеи национально-освободительной. Поэтому Кюхельбекер в
своей программной статье О направлении нашей поэзии, особенно лирической в
последнее десятилетие писал: Ода, увлекаясь предметами высокими, передавая
векам подвиги героев и славу отечества, воспаряя к престолу Неизреченного и
пророчествуя пред благоговеющим народом, парит, гремит, блещет, порабощает
слух и душу читателя. Сверх того в оде поэт бескорыстен: он не ничтожным
событиям собственной жизни радуется, не об них сетует; он вещает правду и суд
Промысла, торжествует о величии родного края, мелет перуны в
супостатов, блажит
праведника, клянет изверга. 56 130
Верный этому принципу
выражения общего, а не частного, общенационального, а не
индивидуального, Ломоносов
не пытается рассказать в одах свою биографию или выразить себя. Ничего не
меняет и появление я поэта, оно лишь означает точку зрения, определяемую
общим отношением Ломоносова к теме данной оды. Так, настойчивый совет
Елизавете прекратить войну Ломоносов высказывает при помощи следующего
сравнения:
Великая
Елизавет
И силу кажет и
державу,
Но в сердце держит
сей совет:
Размножить миром
нашу славу,
И выше, как
военный звук,
Поставить красоту
наук.
По мне хотя б руно
златое
Я мог как Озон
получить,
То б музам, для
житья в покое,
Не усомнился
подарить.
Образ поэта, его я, на миг
появившееся в стихе Ломоносовской оды, равен самому себе и лишен каких-либо
черт индивидуального характера и своеобразия. Поэтому Державин был совершенно
прав, когда свою новую манеру, обретенную во второй половине 1770-х годов, он
противопоставлял Ломоносовской. Подчеркнутый биографиям державинской поэзии
стал возможен уже в иных исторических условиях. В отличие от поэзии
последержавинской,
в которой лирический образ поэта является организующим
началом, всеопределяющим
принципом подхода к миру и человеку, в поэзии Ломоносова еще в 1740-е годы
вырабатывается особая определенность того я, от имени которого ведется
изложение в оде. Это не историческая, не социальная, не психологическая
определенность поэтического я, а скорей всего определенность национальная или,
точнее, общенациональная. Право Ломоносова давать уроки царям мотивировано и
обусловлено тем, что он выступает от имени всей России, всей нации, а не
какого-либо сословия ее, не какой-либо определенной социальной
категории. Это
поэтическое,
