Однако тщетно
все, когда
искусства нет, Хотя творец, трудясь, струями пот прольет, А паче если кто
на Геликон дерзает Протову сил своих и грамоте не знает. Он мнит, что
он, слепив
стишок, себя вознес Предивной хитростью до самых до небес.
Стихоплетение здесь совершенно
недвусмысленно отброшено за пределы искусства, т. е. поэзии, оно объявлено
сферой низкого, недостойного даже приблизиться к Геликону жилищу муз.
Но, как ни резок и
остроумен
был стихотворный трактат Сумарокова, не он убил прикладное стихотворство в
русской литературе 1740-х годов. Сумароков только ясно и убедительно
сформулировал теоретические выводы из того, что практически всем своим
творчеством доказал Ломоносов. Его Риторика 1748 и теоретически и практически
убеждала в том, что поэзия есть не только особая область творческой
деятельности человека, но и в том, что поэтическое есть высокое и только в
таком качестве может и должно существовать.
Такое понимание поэзии
порождает у Ломоносова и особое отношение к поэту. В Риторике он развивает
взгляд на поэта, которого ранее в русской литературе еще не было. Поэт, по
Ломоносову, это вдохновенный пророк, учитель народа, голос народной совести,
выразитель самосознания нации.
Он переводит отрывок из речи
Цицерона в защиту поэта Архея, в котором содержится восторженное восхваление
поэта певца высоких общественных добродетелей, 143
поэта гражданина и
патриота: Коль
часто я видал, что он, не написав ни единого слова, множество прекрасных
стихов, не готовясь, говорил о той вещи, которая тогда была в действии Коль
часто, возобновив то же другими словами и речами, при мне говаривал Но что он
надумавшись с рачением писал, оное так одобряли, что и древних писателей
похвалы почитали быть достойными. Сего ли мне не любить Сему ли не удивляться
Сего ли не защищать мне всеми силами Мы прияли от великих и ученых мужей, что
другие науки состоят в правилах и в учении; но стихотворцы от натуры силою ума
бодры и яки
бы некоторым божественным духом вдохновенны бывают. И для того по
справедливости
наш Энной стихотворцев называет священными: ибо кажется, что они даются нам
как некоторое божие дарование. 13
Божественный дух, которым, по
мнению Цицерона, повторенному Ломоносовым, вдохновенны поэты, означает, если
перевести это утверждение на язык понятий, что поэзия, с точки зрения
Ломоносова, не так зависит от законов естественной необходимости, как история.
Ломоносов здесь очень близок к Бате, повторившему одно из важнейших положений
эстетики Бэкона. Бате писал: История заставляет нас томиться под чем-то вроде
рабства, в поэзии же наша душа наслаждается своим полетом elevation и
свободой. Эту
свободу поэтической мысли Ломоносов представляет себе прежде всего как свободу
воображения.
В
том самом параграфе 239, где дается определение восхищения, Ломоносов
связывает восхищение с другим свойством высокого стиля: Сия фигура
совокупляется почти всегда с вымыслом. 5
Определение вымысла содержится
у него в 148: Вымыслом называется идея, противная натуре или обыкновениям
человеческим, заключающая в себе идею обыкновенную и натуральную и оную собою
великолепнее, сильнее или приятнее представляющая. От витиеватой речи тем
разнится, что сия больше состоит в мыслях и тонких рассуждениях, а вымысел от
мысленных вещей отъемлется и представляется живо, как нечто чувствительное.
6
