сверхъестественного, чудесного.
На такое чудесное, сведенное к аллегории, Бате согласен.
Ломоносов в
Риторике 1748
разработал обстоятельно главу О вымыслах и вместо краткого определения и
нескольких примеров создал подробную классификацию и новое определение вымыслов
в целом, подчинив их в какой-то мере утилитарно-морализаторскому
заданию нравоучению.
Каково это нравоучение, в чем его суть и смысл, можно видеть из того, как
резко разграничивает Ломоносов те прозаические произведения, которые содержат
в себе похвалу славных мужей или какие знатные, в свете бывающие
приключения, с
которыми соединено бывает нравоучение, 26 от романов и
романической повествовательной литературы вообще: Французских сказок, которые
у них романами называются, в числе сих вымыслов положить не должно, ибо они
никакого нравоучения в себе не заключают и от российских сказок, какова о Бове
составлена, иногда только украшением штиля разнятся, а в самой вещи такая же
пустошь вымышленная от людей, время свое тщетно препровождающих, и служат
только к развращению нравов человеческих и к вящему закоснению в роскоши и
плотских страстях. 27
Из этих слов Ломоносова не
следует делать вывода, что он был сторонником обязательного нравоучения и
прямой морализации. У него речь идет о пафосе творчества в целом, об его
идейности и общественной направленности. Поэтому все, что не воспитывает в
духе героического стоицизма и сознательной гражданственности, все, что служит
только развлечению и забаве, он в литературе отвергает.
В своей критике романов
Ломоносов высказывал мнение, разделявшееся многими теоретиками классицизма
середины века. Так, Бате считал, что роман вообще лишен какой-либо
значительности и представляет собой такой
150
литературный
жанр, в котором разум
блуждает по произволу безумной фантазии, 28 более того, рассматривая
в своей книге подробно все литературные жанры, Бате в отношении романа
ограничивается только беглыми замечаниями.
Однако литературное развитие и
постепенное выдвижение романа внесли изменение в литературные взгляды
Ломоносова.
Характерно, что через десять
лет Ломоносов изменил свое отношение к французским романам. Он по-прежнему
высоко ценит Барклаев Арсениду и Телемака Фенелонова и опровергает
сказки, которые
никакого учения добрых нравов и политики не содержат, 29 но
французские романы он теперь осуждает не огулом, не все, а только их великую
часть, исключая, следовательно, какие-то явления французской романистики
1750-х годов из общего числа романов, составленных от людей неискусных и время
свое тщетно препровождающих. Вполне возможно, что, отвергнув романы Прево и
Кребильона-младшего,
наиболее популярных французских романистов 17301740-х годов, Ломоносов мог
одобрить философские романы Вольтера 1750-х годов, такие как Микромегас 1752 и
Кандид 1756, философская и антиклерикальная направленность которых должна была
ему импонировать.
Отношение Ломоносова к романам
и сказкам определялось его общим стремлением сделать литературу поэзию
выразительницей высокого, важных мыслей и благородных чувств. Как просветитель
Ломоносов иногда формулирует эту задачу слишком прямолинейно и поэтому
противоречит самому себе, тому, как понимает он природу высокого в поэзии. Те
параграфы Риторики
152163, где приводятся примеры применения вымыслов в сочетании с риторическими
фигурами и приемами, никак не подтверждают нравоучительной и дидактической
цели, данной вымыслам в целом в 151. Ломоносов-поэт в чудесном, в вымыслах
видел не мораль, а их эмоциональное поэтически-выразительное воздействие.
