СЕРМАН И.З. ПОЭТИЧЕСКИЙ СТИЛЬ ЛОМОНОСОВА

Никто не уповай вовеки

На тщетна власть князей земных. ^Ю.

Можно ли согласиться с таким толкованием Ломоносовского стихотворения Думается, что не только конкретную догадку комментаторов, но самый подход, в принципе, нельзя признать соответствующим предмету исследования. Помимо сомнительности фактической стороны этой догадки Дело Шумахера разбиралось в 17421743 гг. , а переложение псалма впервые появилось в рукописи Риторики в 1747 г. , нам предлагается совершенно произвольно-предположительная связь между стихотворением Ломоносова, исполненным высокого гражданского пафоса, одним из самых острых его политических гражданственных, смелых в общественном смысле произведений и конкретными фактами поведения вельмож, производивших следствие. Если тут могла быть связь, если это поведение вельмож могло послужить одним из жизненных впечатлений, взволновавших поэта, то только в числе еще очень и очень многих явлений, доступных Ломоносову, конечно, не только из личного опыта и наблюдений над вельможами елизаветинского двора, но и из его осведомленности исторической, например. Перелагая текст 145-го псалма в стихи, Ломоносов ввел две строки, отсутствующие в библейском тексте:

Высоки мысли разрушатся И гордость их и власть минет.

Этой вставкой Ломоносов только усилил политическое звучание своего переложения, но не облегчил решение его смысловых загадок. Комментаторы принимают как данное,

172

что князья у Ломоносова как и в тексте псалма означают вельмож, придворных и т. п. Какие у нас основания так думать Ломоносов ведь не случайно ввел в текст своего переложения гордость и власть, усилив тем самым общественное значение князей, возвысив их в ранге. Слово князья в контексте данного стихотворения Ломоносова имеет широкий диапазон значений, включающий в себя самые различные понятия власти, кроме, конечно, его основного князь, т. е. представитель старинного рода, владевшего независимым княжеством; князья у него означают владык, повелителей, царей, наконец, а вовсе не вельмож только. Князь у Ломоносова, так сказать, с самого начала употребляется в переносном значении. Это подчеркивается тем разделительным силлогизмом, к которому пояснением служит 145-й псалом: Или уповать на бога или на князей, сынов человеческих; но уповать на них ненадежно; следовательно, лучше уповать на бога. ²¹ В данном случае, очевидно, что Ломоносов хотел поэтически воспроизвести не какой-либо частный случай коварства вельмож, известный ему по собственному опыту, а дать некое поэтическое обобщение, контрастное изображение гордеца, упоенного своей тщетной властью, от которой не остается следа, как только он умирает, и праведника, сознающего силу исторической необходимости, действующего не под влиянием высоких, т. е. надменных мыслей, а подчиняющего свою жизнь истине и любви к ближнему.

Таков пафос всех переложений псалмов, сделанных Ломоносовым. Он ищет не конкретных сближений, не возможности изобличить каких-либо своих врагов, хотя и это могло входить в его замысел, а средств выразить поэтически те чувства и страсти, которые порождала в нем та или иная житейская ситуация.

В свое переложение 143-го псалма Ломоносов вставляет в последнюю строфу одну строку, для которой нет соответствия в библейском тексте:

Счастлива жизнь моих врагов Но те светлее веселятся, Ни бурь, ни громов не боятся, Которым Вышний сам покров.