тенденции к отвлечению, к
превращению конкретных понятий в отвлеченно-поэтические символы. С точки
зрения
196
Сумарокова, Ломоносов неправ,
когда в оде 1747 г. очень конкретное понятие тишины покоя, мира, мирного
благоденствия в стране превращает в совершенно неопределенное по
смыслу, всеобъемлющее
понятие-образ, даже символ.
Имея в виду следующую строфу Ломоносова:
Великое светило
миру,
Блистая с вечной
высоты
На бисер, злато
и порфиру
На все земные
красоты,
Во все страны свой
взор
возводит,
Но краше в свете
не находит
Елизаветы и
тебя. . . ,
Сумароков
категорически
возражает против осуществляемого Ломоносовым превращения тишины в некое
мифологическое
существо: Что солнце смотрит на бисер, злато и порфиру, ото правда, а чтобы
оно смотрело на тишину, на премудрость, на совесть, ото против понятия
нашего. Солнце может смотреть на войну, где оно видит оружие, победителей и
побежденных, а тишина никакого существа не имеет, и здесь ни в каком образе не
представляется, как например в эпических поемах добродетели и прочее тому
подобное.
Сумароков не возражал бы, если
бы у Ломоносова тишина превратилась в Тишину, в аллегорическое
олицетворение, каких
немало ввел в свою Генриаду Вольтер. Но в том-то и дело, что у Ломоносова
тишина из понятия превратилась, вернее
стремилась превратиться, в образ, в поэтический сгусток смыслов, который
совершенно не удовлетворял основному требованию сумароковской декларации 1747 г.
ясности. Разбирая другую строфу
этой оды Ломоносова, Сумароков это и высказал: Можно догадаться, к чему ото
написано: однако ото так темно, что я не думаю, чтоб кому ото в витании скоро
вообразиться могло. А для чего в атом месте ясность уничтожена и притом
натянуто, то тотчас рассмотреть удобно. Нужно было сравнение, чтоб сравнять
дух наш с пловцом. 197
А сравнение нашего
духа с
пловцом весьма безобразно, и не знаю, стоило ли оно, чтоб для него
уничтожить ясность. 2
Дошли
ли до Ломоносова эти замечания Сумарокова
Ломоносов был скуп на прямые
отклики, но в это время между поэтами еще были дружеские отношения и даже
ежедневное общение, поэтому Сумароков какую-то часть своих возражений мог
сообщить Ломоносову, а тот в той или иной форме мог на них ответить. Один из
таких ответов Сумарокову Ломоносов поместил в последних параграфах своей
Риторики.
Когда писалась и
печаталась
ода 1747 г. , Ломоносов заканчивал работу над Риторикой, поэтому примеры из
этой оды он мог поместить только в конце рукописи. Следующая строфа оды 1747 г.
вызвала много самых серьезных порицаний Сумарокова. Привожу ее целиком:
Великой
похвалы достоин, Когда
число своих побед Сравнить сраженьям может воин И в поле весь свой век живет:
Но ратники, ему подвластны, Всегда хвалы его причастны, И шум в полках со
всех сторон