естественно-научных и
философских воззрений. Из анализа публикуемого текста, зачеркнутых мест и
подчеркнутых определений можно видеть, как много упорства, воли и творческих
усилий вкладывал Ломоносов в свою работу. Его не удовлетворяют многие
первоначальные формулировки; он зачеркивает их и, углубляя основные положения
своей „корпускулярной философии", пишет новые определения, приводит
новые доказательства. К сожалению, все подготовляемые работы специально по
этой теме Ломоносов не закончил, не подготовил к печати и не опубликовал.
Разработкой своей „корпускулярной
философии"
Ломоносов занимался всю свою жизнь. Однако многое в этом плане остается до
сего времени невыясненным. Между тем связь публикуемых работ с дальнейшей
разработкой
этой темы видна из целого ряда высказываний самого Ломоносова. Так, в письме
к Эйлеру от 5 июля 1748 г. Ломоносов пишет: „.
. . я счел целесообразным предпослать трактату о рождении селитры
теорию упругости воздуха, которой начало я положил еще тогда, когда начал
серьезно размышлять о мельчайших составных частях вещей; я вижу, что она уже
и теперь совершенно согласуется с остальными моими представлениями, которые я
себе составил о частных качествах тел и о химических операциях. Хотя все
это, т.
е. всю систему корпускулярной философии, мог бы я опубликовать, однако
боюсь: может показаться, что даю ученому миру незрелый плод скороспелого ума,
если я выскажу много нового, что, по большей части, противоположно взглядам,
принятым великими мужами" (Акад. изд. , т. ѴШ, стр. 83). В другом
своем письме на имя того же Л. Эйлера от 27 мая 1749 г. Ломоносов, говоря о
своей работе „Об упругости воздуха", пишет: „. . . я теперь
готовлю об этом вопросе дополнение к размышлениям об упругой силе воздуха; а в
то же время стараюсь закончить свою диссертацию о монадах, которую начал уже
более четырех лет тому назад; я считаю, что собрал достаточно веские доводы
против простых сущностей" (Акад. изд. , т. VIII, стр. 101).
Это заявление Ломоносова интересно
еще и тем, что свою
работу он называет „диссертацией о монадах". Однако и после этого письма,
в котором ясно выражено его намерение продолжить свою работу, она закончена
не была. Позже в письме к тому же Л. Эйлеру от 12 февраля 1754 г. Ломоносов
писал: „Признаюсь, что я, главным образом, оттого все это
оставил, чтобы, нападая
на писания великих мужей, не показаться скорее хвастуном, чем искателем
истины. Эта же самая причина мне давно уже препятствует предложить на
обсуждение ученому свету мои мысли о монадах. Хотя я твердо уверен, что это
мистическое учение-должно быть до основания уничтожено моими
доказательствами, но
я боюсь
опечалить старость мужа, благодеяния которого по отношению ко мне я не могу
забыть; иначе я не побоялся бы раздражить по всей
