во. Уже в первые десятилетия XVII
века здесь можно было
встретить крестьян, достигших высокого уровня зажиточности. Просторная и
поместительная изба такого крестьянина окружена жилыми и хозяйственными
пристройками клетями и пова-
лушками, хлевами, сараями, сенниками, житницами,
поварней, баней, мякинницей. На дворе у него две или три лошади, семь и
больше голов рогатого скота, не считая телят. В доме не редкость медная и
оловянная посуда, дорогая одежда, кафтаны и однорядки с золотым
плетеньем, атласные
и червленые шапки с собольим мехом, куски темно-зеленого, вишневого и
светло-зеленого сукна, перстни, жемчужные ожерелья, дорогие в те времена
рукописные книги.
Такие крестьяне
издавна
сколачивали свое богатство не трудом на земле и даже не промыслом, а
ростовщичеством. Северная разбойничья песня об Усах, удалых
молодцах, сложенная,
вероятно, не позднее конца XVII векахорошо знает двор такого
крестьянина, который богат добре, солоду не растил, завсегда
пиво варил:
Живет на высокой
горе, далеко
в стороне, Хлеба он не пашет, да рожь продает, Он деньги берет, да в
кубышку кладет. . .
Наряду с подобными богатеями
на Поморском севере все чаще можно было встретить обедневших
крестьян, садившихся
половниками на своей недавней вотчине или нищенствовавших и скитавшихся в
поисках какого-либо занятия. Обнищавшие крестьяне уходят из деревень, пристают
к торгово-промышленным ЛЮДЯМ, пробираются вместе с ними на Урал в сибирские
просторы,
где занимаются пушным промыслом, делают новые росчисти сеют хлеб которым
снабжают казачьи гарнизоны.
Избежав гнета
вотчинного и
поместного землевладения, северное крестьянство терпело великое утеснение от
мироедов, вышедших из его собственной среды. Зажиточные теснили и разоряли
мир,
давили и пригибали маломощных, скупали мелкие
