акт в день восшествия на престол, «дабы г. Ломоносов с
новыми
своими произведениями между учеными в Евроиѵе людьми не опоздал и чрез то труд
бы его в
учиненных до сего времени электрических опытах не иропалъ». Это замечательное
рассуждение памятно
тем, что оно при предварительном чтении в профессорском собрании вызвало разные
мнения, отчасти
несогласный сътеорией Ломоносова; напечатанное после, оно было разослано на
обсуждение ко многим иностранным ученым, которые в
отзывах своих, оспаривая гипотезы автора, тем
не менее отдавали справедливость его гению.
Хотя Разумовскому и не нравилось, что Ломоносов
иногда обращался
прямо к нему, помимо канцелярии, или в Сенат, помимо президента, хотя он и не
всегда доволен был Формою представлений Ломоносова, однако уважал его взгляды,
возлагал на него важные
поручения и наконец, как увидим, даль ему исключительное положение в Академии.
Но гораздо более
президента помогал Ломоносову, даже в академических делах, другой молодой
вельможа.
Одновременно с расирострапением славы Ломоносова,
при дворе Елисаветы стал
возвышаться молодой человек пылкой души и светлого ума. Любовь к просвещению,
страсть к литературе и к искусствам, редкое человеколюбие и простосердечие,
соединявшиеся в И.
И. Шувалове с пламенным патриотизмом, не
могли остаться без важного значения для первого русского писателя той эпохи.
История
сближения этих двух замечательных двигателей русского образования неизвестна. В
делах Академии имена их в первый раз являются вместе по обстоятельству, хотя и
ничтожному, по довольно любопытному. В сентябре 1749 года камер-паж Иван Шувалов
был удостоен звания камер-юнкера. При объявлении о том
в академических ведомостях новопожалованный был назван без отчества; так как это
было противно принятым тогда Формам газетных извещений о придворных
производствах, то на Академию
восстала буря со стороны её президента, графа Разумовского.
Шумахер иолучиль от Теплова грозную
бумагу, на
