пинавшуюся словами: «Его сиятельству безмерно удивительно,
как мало
подчиненные смотрят на свою должность и отправляюсь дела свои с крайним
нерадением и
неосторожностью»; затем следовало приказание от имени президента сделать
виновным пристойный выговор в канцелярии,
с угрозою штрафа за ослушание команде, в случае повторения подобного проступка.
Главным виновником оказался Ломоносов, как имевший надзор за ведомостиой
экспедицией. На письменное сообщение Шумахера он
отвечал ему, между прочим: «По данной мне от академической канцелярии
инструкции, должен я рассматривать
только один перевод российский, а до российских артикулов нет мне никакого дела.
Ибо оные присылаются от канцелярии в экспедицию и так
как есть печатаются: затем в них я ничего переменять не должен, кроме
погрешностей в российском языки, а особливо что в данной мне инструкции
предписано от всяких умствований
удерживаться». Состоявшие при редакции газет переводчик Лебедев и корректор
Барсов, в свою очередь, отозвались, что они
об отчестве Шувалова спрашивали у многих, но никто им того объявить Немиг. Вся
тревога произошла от того,
что в указе, присланном в Академию Тепловым, Шувалов был назван только Иваном, и
что в ведомостях
это сообщение было перепечатано не как указ, а как газетное известие. Шувалову
было тогда
только 22 года, но знакомство его с Ломоносовым началось, вероятно,
ранее. По крайней мере, но тону послания, писанного в августе 1750 г. и
составляющего первый след их взаимных отношений, можно заключить, что они тогда
успели уже
сблизиться коротко: тут Ломоносов уже говорить запросто: любезный мой Шувалова.
В
одном письме 1753 г. он выражает радость о «снисходительстве», которым
пользуется уже мною
лет.
У потомков Шувалова сохранилась драгоценная,
неизвестная доселе рукопись, с
которою мне позволено было ознакомиться ): это черновая настольная книга в
лист, куда
) Она пршадлежнт г. Флигель-
адъютанту Иллариону Николаевичу Толстому.
