молодой Шувалов в течение нескольких лет записывал свои
мысли, извлечения из разных писателей,
особенно Французских, также свои
собственные опыты в стихотворных сочинениях и переводах. Эти поэтические опыты
любопытны только как подтверждение предания, что Шувалов писал стихи, и вместе
как
доказательство, что он был лишен всякой способности къпоэзии, и даже никогда не
мог овладеть механизмом стиха. Между тем тут же является свидетельство, что он
прибегал в
этом деле к наставлениям нашего всеобъемлющего академика. В верху самой первой
страницы рукой Ломоносова написан
стих из появившейся незадолго перед тем первой трагедии его, с разделением на
стопы и с созначением долгих и кратких слогов. Это было в 1752 году, как видно
из
пометы Шувалова под следующим, уже им самим написанным в день своего рождения
четырестишием, которое выражает всю
сущность его благородных стремлений. С поправками Ломоносова оно читается
так:
О Боже
мой Господь, Создатель всего света!
Сепии день Твоею волей л
стал быть человек:
Если
жизнь моя полезна, продолжай ты мои лета;
Если ж
та надет превратно, сократи
скорей мой век».
Особенно любопытны далее две страницы,
на
которых рукой Шувалова написан конспект всей Риторики Ломопо сова. Таким образом
мы узнаем, что любознательный вельможа на 26-м году учится у своего друга-
академика стихосложению и риторике. К
сожалению, из переписки этих двух замечательных людей нам известны только
письма Ломоносова. Но и из них ясно, какое плодотворное участие в
сзгдьбе и деятельности его принимал Шувалов.
До самой кончины Елисаветы, Ломоносов во всех своих
нуждах и затруднениях обращался к Шувалову; ему поверял он самые
задушевный мысли свои, планы, желания и надежды. За то и Шувалов требовал часто
его мнений и советов в важных вопросах. Участие Ломоносова в великом
государственном и
народном деле основания московского университета несомненно; но, к сожалению,
новые на
