экземпляров, раздаваемых бесплатно
(там же, № 1660, л.
69 об. ; ср. № 507; . лл. 93—94 об. ). 10 июля 668 экз. , предназначенных
для продажи, поступили в Книжную лавку (там же, № 1647, л. 33). Из них 150
экз. были отправлены в Москву (там же, № 1664, л. 8), куда пришли 25 июля
(там же, оп. 4, № 14, л. 26 об. ). В июле Книжная лавка продала 349
экз. оды,
а в августе —всего 5 экз. (там же,
оп. 1, № 1662, л. 37 об. ).
Можно
констатировать, таким образом, три обстоятельства: 1) ода писалась далеко не
с такой торопливостью, как предшествующая (стихотворение 261): Ломоносов
представил ее в Канцелярию
только на одиннадцатый день после дворцового переворота, которому ода
посвящена; 2) она выдержала только одно издание и была отпечатана хоть и в
несколько большем, чем обычно,
количестве экземпляров (800 вместо обычных для тогдашних академических
изданий 600 экз. ), но не двойным тиражом, как предыдущая, и раскупалась
вяло; из этого можно заключить, что ни при дзоре, ни в более "широких
кругах столичного общества она не имела такого успеха, какой выпал на долю
второй оды 1761 г. (стихотворение 261); 3) к моменту представления оды в
Канцелярию Ломоносов имел возможность прочитать (и, очевидно, прочитал) все
три манифеста Екатерины II (от 28 июня, 6 и 7 июля 1762 г. ), где говорилось
о дворцовом перевороте и о смерти Петра III.
Можно сделать, пожалуй, и еще два
вывода. Слава
Ломоносова как поэта-публициста была к этому времени уже настолько громка, и
впечатление, произведенное предыдущей его одой, было еще так живо в
памяти, что
"одиннадцатидневное молчание Ломоносова после такого шумного события, как
дворцовый переворот, едва ли могло остаться незамеченным. Насторожило
оно, должно
быть, и Екатерину II, весьма пристально следившую, как известно, за
всем, что
говорилось и писалось о ней. Оду Ломоносова, воспевавшую ее
воцарение, Екатерина
II изучила с большим, надо полагать, вниманием и толком: поэтические
иносказания, недомолвки и намеки знаменитого русского витии она за
восемнадцать лет жизни в России научилась расшифровывать, вероятно, не хуже
других его читателей.
Внешним образом Ломоносов опирается и
здесь, как в оде
Петру III, на
царские манифесты. Связь оды с манифестами, которыми Екатерина II пыталась
оправдать совершенный ею захват верховной власти и отвести от себя обвинения в
цареубийстве и мужеубийстве, прослежена с большой тщательностью
М. И. Сухомлиновым
(Акад. изд. , т. II, стр. 339—345 втор, паг. ); а затем еще более
глубоко С. Н. Черновым («XVIII век», сборник статей и материалов, М, —Л.
, 1935,
стр. 155—180). Но истолковал Ломоносов манифесты, по совершенно правильному
замечанию С. Н. Чернова, совсем не так, как хотелось бы того Екатерине П.
Ода 1762 г. отличается от оды Петру
III прежде всего тем, что такой
широкой, как там, программы внешней и внутренней политики здесь нет.
