шил
высеять семена на своем огороде
и с нетерпением ждал, что появится. Когда же семена взошли, то
оказалось, что
это хорошо известное ему растение, названное некогда Линнеем в честь самого
Сигизбека
Siegesbeckia orientalis.
Сигизбек был
взбешен. Проживающий в
Петербурге шведский барон Стен Белке упрашивает Линнея как-нибудь задобрить
Сигизбека.
Нам в Швеции важно быть с ним в дружбе, писал он в мае 1745 года из Аба, по
крайней мере до тех пор, пока профессор Спеллер не вернется из Камчатки и
Америки.
Он уже без задержки едет обратно, нагруженный коллекциями и
семенами. Сигизбек
единственный человек, через которого мы можем получить долю в том, что Спеллер
привезет. Но Линней объявил, что не согласен заискивать перед Сигизбеком за
самую большую коллекцию растений из всей Сибири.
В Петербургском
ботаническом
саду было несколько сот редчайших растений, полученных из глубин Азии, Сибири,
Монголии и Китая, которые были неизвестны еще науке. Западноевропейские
ботаники буквально охотились за ними и старались всеми правдами и неправдами
достать их семена в Петербурге и таким обозом без особого труда воспользоваться
результатами многолетних русских академических экспедиций. Сигизбек вел себя в
Боровском доме самовластным хозяином и держал всех служащих огорода на
положении челяди. Он расположился здесь с большим и буйным
семейством женою, тремя
взрослыми сыновьями и пятью дочерьми Сыновья балбесничали и наводили страх на
окружающих. Однажды они ворвались в квартиру солдата Якова Тучкова разгромили
ее кощунствовали над православными иконами и ставили к ним сальные свечи
Кроме Сигизбека, в том же Боровском
доме ютился различный мелкий академический люд, по большей части
немцы, зависевшие
от Шумахера, перероднившиеся друг с другом и жившие тесным замкнутым
мирком. Среди
них был садовник Иоганн Штурм, староста василеостровской евангелической церкви.
Против всей
этой компании у Ломоносова давно
