вшивает: Как будто физик
действительно не имеет права подняться над рутиною и манипуляциями опытов, как
будто он не призван подчинить их рассуждению, чтобы от них перейти к открытиям.
Будет ли, например, химик осужден вечно держать щипцы в одной руке и тигель
в другой и не сметь ни на минуту отвернуться от углей и золы
Но Ломоносов не
только
разбирает по косточкам доводы своих противников и обнаруживает их научную
несостоятельность. Он ставит вопрос о моральном уровне западноевропейской
журналистики, где возможна подобная недобросовестная и самоуверенная
критика. Ломоносов
до глубины души возмущен продажностью и беспринципностью тех
журналистов, которые
смотрят на свое авторство, как на ремесло и на средство к пропитанию, вместо
того чтоб иметь в виду точное и основательное исследование истины. Журналист
сведущий, проницательный, справедливый и скромный сделался чем-то вроде
феникса, восклицает Ломоносов. В потоке литературы смешана истина с
ложью, верное
с неверным. Ломоносов предупреждает, что при таком положении сама наука
подвергается опасности лишиться всякого доверия. Ломоносов ставит вопрос о
моральном кодексе ученого и критика, о качествах, необходимых для занятия
журналистикой и в особенности разбором ученых трудов. Кто берется сообщать
публике содержание новых сочинений, должен наперед взвесить свои силы, ибо он
предпринимает труд тяжелый и весьма сложный, которого цель не в том, чтобы
передавать вещи известные и истины общие, но чтоб уметь схватить новое и
существенное в сочинениях, принадлежащих иногда людям самым гениальным.
Он требует от всякого, пишущего
об ученых предметах, основательного с ними знакомства, осведомленности и
добросовестности: кто уже раз берется за то, должен вполне ознакомиться с
мыслями автора, разобрать все его доказательства и противопоставить им
действительные возражения и основательные доводы, прежде ежели он присвоит
себе
