А. МОРОЗОВ ЛОМОНОСОВ

скиде хроники и правильно понимали их содержание, но не знали, жил ли Лютер до Карла Великого или после него. Таковы были тогда все без исключения читатели летописей в России подчеркнуто самим Шлцером. Шлцер¹ все, что было сделано до Него в русской истории, в частности Ломоносовым, объявлял своего рода черновым материалом, который и должен быть предоставлен в полное его распоряжение.

Что это было именно так, свидетельствуют объяснения Шлцера, данные 25 июня 1763 года: В моем плане я дважды упомянул имя Ломоносова: во первых вызываясь составить из его и Татищева сочинений древнюю русскую историю, потом выражая надежду, что при объяснении слов, непонятных неученым русским; я, конечно, найду благосклонное содействие у него и у других русских ученых. Против первого пункта шлцеровского плана Ломоносов написал: Я еще жив и пишу сам. А относительно второго на полях заметил: то есть я должен сделаться его чернорабочим. Шлцер не представлял себе значения Ломоносова, размаха его гения, широты его кругозора, полученного им образования. Да и не желал себе представить Перед ним был осыпанный почестями в прошлом царствовании химик Ломоносов, который, вероятно, едва ли слыхал имя Византии. И это писалось о воспитаннике Славяно-греко-латинской академии в Москве, всю жизнь изучавшем исторические памятники Но дело все же было не в Шлцере, а в том, что вся обстановка, сложившаяся к тому времени в Академии наук, позволяла ему не считаться с Ломоносовым.

Ломоносов пришел в ярость, увидев, что Шлцер вознамерился сочинять Российскую историю и требует себе в употребление исторические сочинения Татищева и Ломоносова тогда еще не опубликованные. A. MJ. Он чувствует себя оскорбленным,