его. Но лгать грешно. Тут
перед московскими школярами, воспитанными на религиозных догмах, вставала
неразрешимая загадка нравственного и одновременно эстетического порядка. Их
наивное сознание привыкло воспринимать все написанное в книгах как самую
доподлинную правду настолько сильна иллюзия правдоподобия, создаваемая
поэзией.
Но если поэзия вся зиждется на вымысле
сиречь: лжи, грехе,
то она безбожна
Вот почему иеромонах
подчеркивает, что вымысел не
есть ложь. А это уже в глазах учеников выглядит как сплошной абсурд. Но
опытный наставник умело ведет их в самое пекло эстетики к вопросу о специфике
художественного образа и его отношениях к реальной действительности.
Настоящий поэт а
не
стихотворец, умеющий только пользоваться размерами должен нести в себе
способность видеть нечто общее в разрозненных фактах
действительности. Феофилакт
Кветницкий специально останавливает внимание своих подопечных именно на этом
пункте, когда говорит о необходимости для поэта постигать соответствие между
вещами несоответствующими. В жизни события, факты, явления идут друг за
другом единым потоком, без разбора, вперемежку и только зоркий глаз поэта
может уловить в этой неразберихе глубокое соответствие и единство, не
замечаемое другими, и показать его через посредство неожиданных
сравнений, ярких
метафор и т. д. Всего важнее быть искусным в метафорах; это признак таланта,
только этого нельзя занять у другого, потому что слагать хорошие
метафоры значит
подмечать сходство, писал Аристотель. При этом важно подчеркнуть, что
Аристотель и его московский последователь Ф. Кветницкий считали метафору
средством познания подмечать сходство, открывать общее в разрозненных
фактах, а
не средством поэтического украшения.
Все это было
близко и понятно
молодому Ломоносову. Уже проявивший к этому времени необычайную широту
интересов, он ощущал покуда интуитивно всеобщую связь мировых
явлений, казалось
бы, столь разнородных и непохожих. Вспомним, что он хорошо знал сделанный
Сименоном
Полоцким стихотворный перевод Псалтыри, где взволнованное переживание этого
мирового единства передается при помощи, прежде всего, метафорических
выражений. Теперь, на школьной скамье Заиконоспасского монастыря, Ломоносов
находил теоретическое обоснование того, что поэзия это один из самых
действенных и полнокровных способов, через которые познается и выражается
единство мира. Вымысел есть речь ложная, изображающая истину. . .
3
Говоря о пребывании
Ломоносова
в Славяно-греко-латинской академии, нельзя забывать о том, что при всей своей
страсти к познанию, проявившейся так мощно и так многообразно, он все-таки
оставался помором, и к тому же молодым.
Наделенный от природы огненным
темпераментом, душою
отзывчивой и увлекающейся, Ломоносов попал в большой столичный город, когда
ему было едва за двадцать. Трудно поверить, чтобы этот здоровый
парень, который
в четырнадцать лет легко справлялся с тридцатилетними лопарями, которому тогда
же лопарских женщин видеть нагими случалось, которого отец буквально накануне
его ухода в Москву уже сватал в Коле за дочь непошлого человека, трудно
поверить, чтобы он все свое время в Москве проводил только в классах да за
книгами в библиотеке. Трудно себе представить Ломоносова этаким провинциальным
отличником, который пришел в Белокаменную из своей деревни, чтобы
усидчивостью и зубрежкой взять верх над избалованными московскими лентяями.
Вспоминая годы
московского
ученичества, Ломоносов, между прочим, писал: Обучаясь в Спасских
школах, имел
я со всех сторон отвращающие от наук пресильные стремления, которые в
тогдашние лета почти непреодоленную силу имели. Эти пресильные стремления, по
его же собственному признанию, уводившие Ломоносова от наук, необходимо
учитывать. Не исключено, что именно они стали причиною события, о котором
аллегорически рассказывается в первом стихотворении Ломоносова, написанном
в
