в
течение следующего
десятилетия, не в силах выносить околонаучную злобно-тщеславную, бесплодно-
бюрократическую
возню, производимую Шумахером, его кланом и его креатурами, покинут
Петербургскую Академию Эйлер в 1741 году до 1766 года он будет работать в
Берлине, Делил и Хмелин в 1747 году.
Таким образом, к
середине
1730-х годов в Петербургской Академии наук не было человека, который в себе
одном совмещал бы качества, необходимые для успешного противодействия Шумахеру.
Мудролюбивые российские отроки даже при очень сильной любви к России и наукам
не могли противопоставить ничего положительно равного по силе Шумахеров
торжествующему коварству, ибо в подавляющем
большинстве не
занимали и в
принципе не могли занять реально значимых постов в Академии, но были обречены
влачить жалкое существование на академических задворках, спиваться, умирать в
безвестности, бесполезно и для России и для науки. Что касается выдающихся
иностранных ученых, то и они реальной угрозы Шумахеров господству не
представляли, хотя и являлись досадной помехою для него. Взыску научной
истины и борясь за нее, они. независимо от своих личных симпатий или
антипатий, объективно становились противниками Шумахера. Но для них Шумахер
не был непреодолимым препятствием на пути к истине и к утверждению научной
этики, соответствующей ее поиску. Видя, что академические дрязги всерьез
начинают угрожать их делу, они уезжали из Петербурга кто в Тюбинген, кто в
Базель, а кто в Берлин. . . И тут трудно, а в общем-то и не нужно
выяснять, они
ли устраняли Шумахера из своей жизни, или он их из своей. Оставаясь почетными
членами Петербургской Академии наук, они вели с ним переписку, соблюдая
необходимую фигуру вежливости, но уже не как с живым человеком, а именно как
с номенклатурной единицей.
Повторяем, не
было до 1
января 1736 года не было в Петербургской Академии наук человека, в котором
совместились бы качества, необходимые для плодотворной борьбы с Шумахером, и
в котором достало бы сил, терпения и вдохновения для того, чтобы не
поступиться ими, чтобы каждую свою мысль, слово, поступок, начинание
соразмерять с ними. Иными словами, не было человека, в котором идея служения
России и идея служения истине органически совместились бы, точнее: выступали
бы как одна Идея, как единая, всепоглощающая Страсть. Короче говоря, опасные
для Шумахера люди были в Академии и до 1 января 1736 года, но еще не было
человека, смертельно
опасного .
Именно в этот
день, как мы
помним, Ломоносов со своими товарищами по Славяно-греко-латинской академии
прибыл в Петербург и сразу же был представлен в Канцелярии Шумахеру, поединок
с которым отнимет у него ровно четверть века.
1 января 1736 года они впервые посмотрели
друг другу в
глаза.
Глава IV
Мы крайним
тщанием готовы
Подать в Российском роде новы Чистейшего ума плоды.
М. В. Ломоносов
1
Переезд из Москвы в Петербург
означал для Ломоносова и его друзей нечто большее, чем простое преодоление
заснеженного пространства в шесть сотен верст. Это был переезд из Московской
Руси в Россию европеизированную. Град Петра, немногим старше, чем молодые
люди, приехавшие из Москвы, представлял собой прямую противоположность
