усложнило жизнь молодых людей.
Не забудем, что к моменту прибытия в Марбург Ломоносову не исполнилось еще
полных двадцати пяти лет, Драйзеру едва минуло двадцать; а
Виноградову девятнадцать.
В таком возрасте, когда нет еще нужного житейского опыта и не выработаны
элементарные навыки в устройстве собственного быта, испытание материальным
достатком, пожалуй, сложнее, чем испытание бедностью. Умения же экономно
тратить деньги нашим студентам и Ломоносову в том числе не всегда хватало.
Получив в июле
1736 года
триста рублей, Ломоносов еще до приезда в Марбург успел истратить более трети
этой суммы: отдал старый московский долг своему земляку куростровцу Пятунину до
семи рублей, часть денег была прожита в Петербурге, часть пошла на уплату по
путевым расходам до Германии. Остаток в двести рублей, переведенный в
немецкую валюту один рейхсталер равнялся восьмидесяти копейкам согласно
финансовому отчету, посланному Ломоносовым в Петербург 26 сентября 1737
года, был
израсходован следующим образом:
От
Любека до Марбурга 37 т.
Один костюм стоил 50 т.
Дрова
на всю зиму 8 т.
Учитель фехтования на первый месяц 5 т.
Учитель рисования 4 т.
Учитель французского языка 9 т.
Парик, стирка, обувь, чулки 28 т.
Учитель танцев за пять месяцев 8 т.
Книги 60 т.
Сумма 209 талеров
Следует отметить, что
Академическая канцелярия не доплатила студентам из их жалованья за 1736-1737
учебный год по сто рублей каждому на одного человека определено было выдавать
четыреста рублей ежегодно. Однако дальнейшие отчеты Ломоносова
показывают, насколько
непрактичен а возможно, и беспечен он был в расходовании денег. Если с ноября
1737 года по март 1738-го Ломоносов сумел уложиться в сумму, высланную
Академией двести рублей, то с апреля 1738 года по декабрь включительно он не
только успел растратить полученные в июле сто двадцать восемь талеров сто
рублей, но и наделать уйму долгов, которые к 30 декабря того же года, то
есть через девять месяцев, составили цифру, намного превысившую полагавшееся
ему годовое содержание. Примерно столько же задолжали и Драйзер с Виноградовым.
Вольф довольно скоро заметил
неладное и искренне обеспокоился финансовым положением, в котором оказались
его подопечные. В письме в Академическую канцелярию он просил напомнить
Ломоносову, Виноградову и Драйзеру, чтобы они были более бережливыми и
остерегались делать долги. Вскоре они получили инструкцию от Академии, где, в
частности, предлагалось учителей танцевания и фехтования более не держать, не
тратить деньги на наряды, не делать долгов и обходиться в пределах назначенной
им годовой стипендии. По-видимому, молодые люди не во всем следовали
присланной инструкции, и в октябре 1738 года главный командир Академии в
специальном приказе объявил Ломоносову, Виноградову и Драйзеру
выговор, потребовав
немедля представить правильный перечень сделанных ими долгов, впредь не делать
более долгов без ведома и согласия Вольфа и во всем строго следовать его
увещаниям и указаниям.
В то самое
время, когда барон
Корф в Петербурге подписывал выговор студентам, барон Вольф в Марбурге готовил
к отправке в Россию их очередные счета и писал в сопроводительном письме: Не
могу поручиться, действительно ли они уплатили все, что у них показано по
счету, потому что учитель фехтования один требует с них еще 66 флоринов, а у
книгопродавца также еще большой счет. Им не хочется, чтобы долги их стали
известны.
То, что
Ломоносов мог
задолжать книгопродавцу, понятно: этот долг вполне увязывается с нашим
представлением об архангельском мужике, тянувшемся к знаниям.
