безнадежно далекими от
действительной, живой истины:
О
вы, которых быстрый зрак
Пронзает книгу вечных прав, Которым малой вещи знак Являет естества устав: Вам
путь известен всех планет; Скажите, что нас так метет
Что зыблет ясный
ночью луч
Что тонкий пламень в твердь
разит
Как молния без
грозных туч
Стремится от
земли в зенит
Как может быть, чтоб мерзлый
пар
Среди зимы рождал
пожар
Сомнений полон ваш ответ О
том, что окрест ближних
мест. Скажите ж, коль пространен свет И что малейших Дале звезд. .
Эти вопросы из Вечернего
размышления о Божием величестве при случае великого северного сияния 1743
обращены к представителям западноевропейской натурфилософии, весьма падким на
умозрительные
гипотезы относительно всевозможных явлений природы здесь: северных
сияний. Критика
Ломоносова тем убедительнее, что основана на более полном и глубоком знании
предмета. Он, еще с детства знакомый с пазорями так поморы называли полярные
сияния, идет от наблюдений к обобщениям, от практики к теории, а не наоборот.
Так, например, гипотезу своего марбургского учителя Христиане
Вольфа, видевшего
причину загадочного явления в образующихся глубоко под землей сернистых и
селитряных тонких испарениях, которые, поднимаясь, начинают ярко полыхать в
верхних слоях атмосферы гипотезу наивную, но поддержанную многими
учеными, Ломоносов
разбивает искренне недоуменным и замечательно здравомысленным вопросом: Как
может быть, чтоб мерзлый пар Среди зимы рождал пожар В его сознании уже
забрезжила догадка об истинной природе северных сияний догадка, основанная на
многочисленных наблюдениях и личном опыте: как помор он знал, что матка компас
всегда дурит на пазорях, как ученый он склонен был объяснять это колебаниями
атмосферного электричества. В Вечернем размышлении он как бы невзначай, среди
чужих ответов на поставленные им вопросы, предлагает и свой собственный:
Иль в море дуть престал зефир: И
гладки волны бьют в
эфир.
Отчетливое понимание
ошибочности гипотез и мощное предчувствие своей правоты как раз и составляет
эмоциональный пафос Вечернего размышления.
Однако же вновь
приходится
отметить, что самое замечательное в приведенных стихах Ломоносова о Солнце и
северном сиянии не собственно-научная их сторона. Ломоносов мог и ошибаться в
своих догадках, а наука могла не подтвердить его идей. В науке сплошь да
рядом случается такое: сегодня та или иная теория деспотически повелевает умами,
она монархиня, а завтра происходит научная революция, и новые гвардейцы
науки возводят на престол новую царицу но не навсегда, а всего лишь до
следующего переворота. Вот
