Ваше
сиятельство, милостивого
государя нижайшим прошением утруждать принимаю смелость ради слез бедной вдовы
покойного профессора Рахмана. Оставшись с тремя малыми детьми, не видит еще
признаку той надежды о показании милости, которую все прежде ее бывшие
профессорские вдовы имели, получая за целый год мужей своих жалованье. Вдова
профессора Винсгейма, которая ныне за профессором Отрубом, осталась от
первого мужа небедна и детей не имела, однако не токмо тысячу Рублев мужнее
жалованье по смерти его получила но сверх того и на похороны сто Рублев А у
Рахмановой
и за тот день жалованье вычтено, в который он скончался, несмотря на то, что
он поутру того же дни был в Собрании. Он потерял свою жизнь, отправляя
положенную на него должность в службе е. в. , то кажется, что его сирот
больше наградить должно. Ваше сиятельство как истинный о благополучии наук
рачитель великое милосердие с бедными учините ежели его сиятельство милостивого
государя графа Кирилла Григорьевича к показанию ей милости преклонить изволите
Между тем поздравляя вас с пресветлым праздником тезоименитства
всемилостивейший государыни, с беспрестанным высокопочитанием пребываю
вашего сиятельства
всепокорнейший
и усерднейший слуга
Михайло
Ломоносов
Из Санкт-Петербурга
Августа 30
дня 1753 года .
М. И. Воронцов помог лишь
отчасти: 16 сентября Академическая канцелярия определила выдать вдове
единовременно сто рублей, а затем, в два срока, выплатить ей годовое
жалованье умершего мужа 860 р. . Что же касается пожизненной пенсии, на
которой настаивал Ломоносов, то в ней вдове было напрочь отказано за неимением
таких примеров. При этом Академическая канцелярия во главе с Шумахером не дала
себе труда задуматься над тем, что и таких примеров, какой показал
Рахман, пожертвовав
жизнью ради науки, тоже ведь не имелось за все без малого тридцатилетнее
существование Петербургской Академии.
Что же касается тревожных
предчувствий Ломоносова
относительно того, что
трагический конец Рахмана может вызвать опасные последствия для наук, в
частности,
повлиять на проведение публичного акта в Академии к которому он продолжал
готовиться,
то и они имели под собою более чем достаточно оснований. Общество было
взбудоражено и
торжествовало в своем суеверном страхе. Убеждение большинства в том, что
человек,
который вторгается в сферы, подлежащие компетенции Бога, неизбежно должен
быть
наказан свыше, получило патриархально-этическое, летописно-спокойное
выражение в
Записках одного из тогдашних вельмож генерала В. А. Нащокина: Июля 26 убило
громом
в Санкпетербурге профессора Рахмана, который машиною старался о удержании
грома и
молнии, дабы от идущего грома людей спасти; но с ним прежде всего случилось
при той
самой сделанной машине. Даже среди Ломоносовских доброжелателей из высшей
знати
случай с Рахманом был протолковал Протову приращения наук. Так, брат
вице-канцлера
граф Роман Илларионович Воронцов отец княгини Е. Р. Дашковой, относившийся
к
Ломоносову покровительственно, не одобрял предпринятое им с Рахманом
дерзкое
испытание природы, не понимал Ломоносовского интереса к атмосферному
электричеству и
вообще, как писал о нем вице-президент Адмиралтейской коллегии граф
И. Г. Чернышев
в
письме к И И Шувалову ненавидел электрическую машину и прежде когда мы еще
не
знали, что она смертоносна.
Учитывая эти
настроения в
верхах, Шумахер 5 августа сделал представление К. Г. Разумовскому о
необходимости отменить публичный акт, назначенный на 5 сентября. Мотивировать
свою позицию в данном случае было легче легкого: смерть Рахмана, по его мнению,
снимала вопрос о диспуте по электричеству и потому, что показывала неясность,
нерешенность проблемы с научной точки зрения следовательно, преждевременность
ее
