донос просто, как
всегда, у
него на первом месте стоят интересы дела. Откровенно же говоря о
К. Разумовском,
Ломоносов был озабочен всего более тем, что по Регламенту 1747 года в
отсутствие президента вся полнота академической власти возлагалась на
Канцелярию.
Иными
словами, и в присутствии президента и во время его очень частых отлучек
руководство Академией было сосредоточено в руках названного триумвирата, члены
которого демагогически прикрывали все свои действия именем президента: . . .
Шумахер,
Теплов и Тауберт твердили беспрестанно, что честь президентскую наблюдать
должно и против его желания и воли ничего не представлять и не делать, когда
что наукам в прямую пользу делать было надобно. Но как президентская честь не
в том состоит, что власть его велика, но в том, что ежели Академию содержит
в цветущем состоянии, старается о новых приращениях ожидаемая от ней
пользы, так
бы и сим поверенным должно было представлять, что к чести его служит в
рассуждении общей пользы, а великая власть, употребленная в
противное, приносит
больше стыда и нарекания.
Тем временем в Западной Европе
складывалось очень
невыгодное представление о Петербургской Академии наук и вообще о возможностях
просвещения в России. Сеятелями такого мнения о русской науке были французские
авторы особенно после того, как при Петре III, а затем и при Екатерине II
внешняя политика России приобрела ярко выраженный антифранцузский характер. В
1763 году в Мемуарах Парижской Академии было объявлено о готовящемся выходе в
свет книги члена этой Академии астронома аббата Ж. Каппа дОтероша Путешествие
в Сибирь, совершенное по повелению короля в 1761 г. , где, описав свою
экспедицию по наблюдению за прохождением Венеры по диску Солнца, он
намеревался поделиться впечатлениями о культурной жизни в России. Книга вышла
в 1768 году, после смерти Ломоносова. В ней в превосходных степенях
говорилось о достойнейших иностранцах в Петербургской Академии наук в их числе
и о Тауберте и одновременно утверждалось, что вопреки усилиям Петра I и его
последователей ни один из русских ученых не развился до того чтобы его имя
можно было внести в анналы естествознания. Своими писаниями Капп дОтерош
выполнял таким образом прямое поручение версальского двора и способствовал
разжиганию
антирусских настроений во Франции. Его Путешествие, по словам А. С. Пушкина,
смелости и легкомыслием замечаний сильно оскорбило Екатерину. В самой Франции
отношение к нему нельзя назвать безусловно положительным: его, например, резко
критиковал Д. Дидро. Тем любопытнее, что Ломоносов в Краткой истории о
поведении Академической канцелярии пишет о возможной реакции Запада на
происходящее в Петербургской Академии так как если бы ему хорошо была известна
книга академика, аббата: Какое же из сего нарекание следует российскому нападу
что по толь великому монашескому шедполюбию на толь великой сумме толь
коснительно
происходят ученые из российского народа Иностранные видя сие и не зная
вышеобъявленного
приписывать должны его тупому и непонятному разуму или великой лености и
нерадению Каково читать и слышать истинным сынам отечества, когда иностранные
в ведомостях и в сочинениях пишут о россиянах что-де Гетр Великий напрасно для
своих людей о науках старался у
Но
престиж престижем, а главное-то все-таки в том, что науки претерпевают
крайнее препятствие, производятся новые неудовольствия и нет к лучшему надежды.
Тяжел и безотраден финал Краткой истории о поведении Академической канцелярии.
Самая надежда на Екатерину выражена как-то безнадежно: Едино упование состоит
ныне по Базе во всемилостивейшей государыне нашей, которая от истинного
любления
к наукам и от усердия к пользе отечества, может быть, рассмотрит и отвратит
сие несчастие. Ежели ж оного не воспоследует, то верить должно, что нет
Божеского благоволения, чтобы науки возросли и распространились в России.
Можно себе представить, каково было
Ломоносову
произнести такое в конце своего пути Полный тупик. И жить оставалось лишь семь
месяцев
