Глава IV
Мужеству и бодрости
человеческого духа и пронщателъству смысла последний предел еще не
поставлен. М. В. Ломоносов
1
Друг, я вижу, что
я должен
умереть, и спокойно и равнодушно смотрю на смерть. Жалею токмо о том, что не
мог я свершить всего того, что предпринял я для пользы отечества, для
приращения наук и для славы Академии и теперь при конце жизни моей должен
видеть, что все мои полезные намерения исчезнут вместе со мной. . . эти
горькие Ломоносовские слова были записаны академиком Я. Я. Штеттином после
того, как он навестил
своего великого коллегу во время его предсмертной болезни.
Написав Краткую
историю о поведении Академической канцелярии, Ломоносов впал в подавленное
состояние: слишком жуткая картина вырисовывалась в этом документе. В
словах, сохраненных
для потомства Я. Я. Шмелином, сквозит страх, что история Академии вообще
может превратиться в историю Канцелярии. Оставшиеся семь месяцев жизни не
показали Ломоносову ничего такого, что могло бы поколебать его пессимизм. К
тому же из этих семи месяцев три он проболел: с середины октября по середину
декабря 1764 года, практически весь январь 1765 года. 4 марта он слег уже
окончательно.
Но все эти
безотрадные
обстоятельства не смогли разрушительно повлиять на деятельный характер
Ломоносова. Если попытаться одним словом определить Ломоносовскую жизнь, то
этим словом, несомненно, должно стать преодоление. Он преодолел и на сей раз.
Впрочем, это последнее преодоление в цепи других преодолений исчерпало его
силы уже без остатка.
Неусыпный труд препятства
преодолевает этот рабочий
пример в 1747 году попал в Риторику не случайно. Ломоносов, по существу, не
знал отдохновений ни в детстве, ни в юности, ни в зрелом возрасте. Не стали
исключением и последние семь месяцев: присутствие в Академическом собрании и
Канцелярии, составление служебных документов, отзывов, официальные и частные
письма, наблюдение за работой подведомственных подразделений и т. д. и т. п.
Так, 27 августа 1764 года, на
другой день после
окончания Краткой истории о поведении Академической канцелярии, он читает в
Академическом собрании речь О переменах тягости по земному глобусу. В сентябре
проверяет работу мастера Ивана Ивановича Беляева по изготовлению зрительных
труб для Адмиралтейской коллегии. Выполняя поручение Екатерины
II, наведывается
в Летний сад осмотреть опытные посевы ржи и пшеницы придворного садовника
Генриха Яковлевича Эклебена и 7 сентября в Санкт-Петербургских ведомостях
помещает заметку, в которой рассказывает об удивительных результатах
Т. Я. Эклебена,
сумевшего заставить пшеницу и рожь куститься небывалым образом в целом кусте
из одного посеянного зерна вышло 2375 зерен, и завершает следующим выводом: Сей
первый опыт доказывает, что и в наших северных
18 Было много
скептиков, подозревавших
Г. Я. Эклебена в надувательстве. Тот предложил скептикам пари, поставив
со своей стороны собственную землю и дом. Охотников биться об заклад не
нашлось. Свой секрет повышения урожайности Г. Я. Эклебен не открыл.
краях натура в рассуждении хлеба плодовитее
быть может
старательным искусством. 18 Затем наставлял штурманов, подштурманов и
штурманских учеников, направленных к нему из Адмиралтейства, в практической
астрономии. 10 сентября подал К. Г. Разумовскому представление об организации
двух географических экспедиций в европейскую часть России и обратился к нему же
с просьбой о передаче университету и гимназии Строганова дома, так как старое
здание совершенно обветшало и к тому же далеко от Академии через три дня
