на
дела военные и гражданские
явились иностранцы». Понятно поэтому, что в первые дни после дворцового
переворота, произведенного в ночь на 25 ноября 1741 г. , все эти влиятельные
иностранцы «жили постоянно, — по выражению того же историка, — между страхом и
надеждою» (Соловьев, кн. V, стлб. 135 и 146). В таком именно состоянии
находились в эти дни, конечно, и И. Д. Шумахер, фактический руководитель
Академии наук, и Я. Я. Штелин, успевший уже к тому времени получить
до\жность профессора элоквенции и поэзии. Оба, опасаясь за свое благополучие,
спешили громогласно выразить преданность новой императрице. Этим объясняется
та торопливость, с какой издана была публикуемая ода: она была
задумана, сочинена
по-немецки, переведена на русский язык, одобрена, набрана и отпечатана на
протяжении всего тринадцати дней.
Некоторую тревогу должен был
испытывать в эти дни и
Ломоносов, который всего три месяца назад — по собственному ли почину или по
требованию Шумахера — выпустил в свет оду, прославлявшую «первые трофеи»
свергнутого теперь младенца-императора (стихотворение 22); экземпляры этой оды
были вскоре изъяты новым правительством из обращения.
Все эти
обстоятельства
сказались очень заметно на качестве оды. Немецкий ее текст представляет собой
довольно бессвязный набор высокопарно-льстивых слов, лишенный какой бы то ни
было идеи, каких бы то ни было поэтических образов и —само собою разумеется —
какой бы то ни было искренности. Профессор элоквенции и поэзии, желая, должно
быть, щегольнуть тонким пониманием особенностей русского языка и русской жизни,
называет императрицу Елизавету Петровну в своих немецких стихах просто
«Петровной». Такой оригинал, да еще при описанных выше обстоятельствах, не
мог вдохновить Ломоносова. Русский перевод штелинской оды
является, пожалуй, самым
неудачным из всех его стихотворных произведений. Ни в одном из них не
встречается такого количества плохих рифм (свету — кажу, тишине — лице, вступи
— вси, своим — Константин; что же касается женских рифм, то они в
большинстве случаев глагольные). Нигде Ломоносов не прибегает так часто к
«пиитическим вольностям» в духе Тредиаковского
(прельстиги, взвеселиги, возрит,
пусь, превсходили). Только здесь, наконец, сталкиваемся мы с грубыми
нарушениями стихотворного ритма («Не основатель ли того приходит», «В тебе
щедрота божия зрится»). Последнее обстоятельство позволяет предположить, что
Шумахер и Штелин выхватили, так сказать, из рук Ломоносова недоработанный
перевод, не дав времени заняться его отделкой.
1 Императрица Елизавета Петровна,
которая, приступая к совершению дворцового переворота, вышна к Преображенским
гренадерам с крестом в руках, сравнивается
с императором Константином
Великим, на чьем боевом знамени был, по преданию, изображен крест.