Зубницкий в
прозе. В стихах он
изъяснялся еще злее и вульгарнее: «пьяный рыболов», «твоя хмельная рожа»,
«И на твой раздутый
зрак Правей харкнуть может всяк»,
«сребро сыскав в дерме», «в кал
повалился», «в век с
свиньями почивай» и т. п. Таким образом, стиль анонимных писем и пародии
несомненно ближе к стилю Сеченова, чем к стилю Кулябки.
Но есть и еще два
обстоятельства, которые нельзя
упускать из виду. Сеченов, бесчеловечно обращавшийся с иноверцами, гораздо
снисходительнее относился к раскольникам, прибежище которых, река
Керженец, протекала
в пределах его епархии (Соловьев, кн. V, стлб. 212, 1471 и 1472). Если
весь «Гимн бороде» в целом был адресован не Сеченову, а другому духовному
лицу, то несколько туманная строфа 5 этого «Гимна», где упоминается какой-то
«керженцам любезный брат», метила, может быть, в Сеченова. Ведь не случайно
же, в самом деле, говорит здесь Ломоносов именно о керженских раскольниках, а
не об архангельских, которых знал гораздо ближе. Когда Ломоносов, уйдя из
родительского дома, поступил в Московскую славяно-греко-латинскую
академию, он
застал там среди своих новых товарищей-студентов двадцатидвухлетнего монаха
Димитрия Сеченова, определившегося туда примерно за год до него. При
Ломоносове Димитрий был пострижен га мантию (14 марта 1731 г. ) и вскоре (24
ноября 1731 г. ) посвящен в иеромонахи, при нем же окончил курс Академии и
незадолго до переезда Ломоносова в Петербург (24 ноября 1735 г. ) был назначен
в ту же Московскую академию учителем {Русский биографический
словарь, т. «Дабелов—Дядьковский»,
СПб. , 1905, стр. 394; С. Смирнов. История' Московской
славяно-греко-латинской академии, М. , 1855, стр. 213). Личное знакомство
Ломоносова с Сеченовым было, следовательно, очень давнее. У крестьянского
сына, ставшего профессорам химии и знаменитейшим поэтом своего времени, и у
дворянина
в архиерейском омофоре могли быть, таким образом, кроме новых еще и
какие-нибудь старые, не известные нам счеты.
Всего сказанного
мало, как уж
говорилось, чтобы вынести окончательное решение, так как мы располагаем пока
только косвенными, а не прямыми уликами, но есть все же некоторое основание
предположить, что Пушкин был более прав, чем академик В. Н. Перетц, и что
под псевдонимом «Христофор Зубницкий» скрывался скорее Сеченов, чем Кулябка.
Отождествлял ли
Ломоносов
Зубницкого с Тредиаковским? Этот вопрос разрешается проще. Все предшествующие
исследователи отвечали на него положительно, опираясь на заглавие публикуемого
стихотворения: во всех списках оно озаглавлено «Зубницкому», а, судя по
содержанию, обращено к Тредиаковскому. Но нам знакомы только списки. Не
видавши под
