ной точкой —Белое море («воды
белы»), т. е. тот
самый «проход Сибирским океаном в Восточную Индию», на исследование которого
Ломоносов положил так много труда в последние годы жизни (т. VI наст, изд.
, стр.
417—535, 602—625).
Современникам Ломоносова мысль о
дальневосточном походе
не могла
показаться ни неожиданной, ни странной. Начиная с 1757 г. отношения
между петербургским двором и захватившей верховную власть в Китае
маньчжурской династией обострялись все более. Поводами к взаимному
раздражению служили мелкие пограничные инциденты, истинными же при-
чинами были споры о присвоенном маньчжурскими феодалами бассейне
важного в торговом отношении Амура и о подданстве среднеазиатских ко-
чевых племен. При отсутствии постоянной дипломатической 'связи и при
слабости связей культурных и торговых, при неясности и полной обнажен-
ности нашей азиатской границы эти споры могли легко перерасти в воору-
женный конфликт. Послания пекинского Трибунала, адресованные в 1761 г.
петербургскому Сенату, говорили о «повреждении трактата» и звучали если
еще не воинственно, то вызывающе (Бантыш-Каменский, стр. 278—304).
Сибирь с ее новооткрытыми рудными сокровищами была в опасности. Об
этом думал не один Ломоносов, состоявший именно в это время в переписке
с сибирским губернатором Ф. И. Соймоновым (Акад. изд. , т. VIII,
стр. 23, 27, 30, 33, 242__________ 243) и хорошо, вероятно, осведомленный
о со-
стоянии сибирских дел только что вернувшимся из Иркутска профессором
Н. И. Поповым (т. X каст, изд. , письмо 75). Думал о том же и лучший
тогда знаток истории русско-китайских отношений, историограф Г. Ф. Мил-
лер, написавший в 1763 г. пространное «рассуждение о предприятии войны
с китайцами» (Бантыш-Каменский, стр. 378—393). Следует иметь однако,
в виду, что ни Ломоносов, ни г»Лиллер не предлагали затевать эту войну не-
медленное она представлялась им делом сравнительно отдаленного буду-
іцего, , но оба считали что приниматься за подготовку к двизкениго на
восток
надо не мешкая
Самой болезненной в то
время, русско-прусской проблеме
Ломоносов посвящает две чрезвычайно сильных строфы (18 и 19). Близко зная
смолоду
и уважая немецкий народ и его культуру, далекий от шовинизма даже и в дни
войны (ср. т. X наст, изд. , документ 455), великий патриот Ломоносов
открыто и искренно жалеет разоренную войной, плывущую «по собственной крови»
Германию. Он понимает, что ей скорый мир еще нужнее, чем России. Но, как и
в двух предшествующих одах (стихотворения 238 и 260), он твердо заявляет, что
мир может быть заключен только «по славнейших победах» (начало строфы 20), т.
е. что опасного нарушителя европейского покоя надо обезвредить, нанеся ему
еще одно, окончательное поражение. Только тогда, говорит Ломоносов Петру
III, ты «пребудешь знатнейший, в
соседах, прехвален миром и войной».
