„каталога", т. е. расписания
университетских
лекций (ААН, ф. 3, оп. 1, № 220, лл. 2—4). Проект не удовлетворил
Ломоносова прежде всего тем, что был сообразован только с „намерениями"
профессоров и не учитывал пожеланий студентов. Этим и было вызвано
публикуемое распоряжение .
Инициатором его
был бесспорно
Ломоносов, который и ранее рекомендовал считаться с тем, „к какой кто науке
больше способен и охоту имеет" (см. документ 286), и впоследствии, уже
в пору единоличного заведывания учебной частью, предоставлял студентам право
слушать лекции лишь по той специальности, в которой „каждый по склонности и
силам своим мог бы напоследок надлежащие оказать отечеству успехи"
(ААН, ф.
3, оп. 1, № 270, л. 34). Для студентов это имело существенное
значение, потому
что Академический университет не был разделен на факультеты.
Результаты опроса были сообщены Модерахом
21 марта 1757
г.
Студенты в своих
ответах
разделились на три равночисленных группы: одна тяготела к физико-математическим
наукам, другая — к медицине и ботанике, третья — к истории и филологии
(там же, лл. 6—7).
293
Печатается по подлиннику, писанному
писарской рукой и подписанному Шумахером, Ломоносовым и Таубертом
(ААН, ф. 3,
оп. 1, № 468, л. 156).
Публикуется впервые.
Чтение лекций в Университете
возобновлялось после многолетнего перерыва; оно „пресеклось" еще в первой
половине 50-х гг. ; с 1754 по 1757 г. единственным лектором был академик И. А.
Браун (ААН, ф. 3, оп. 1, № 220, л. 28; ср. также т. X наст, изд.
, документ
470 § 25 и примечания к нему).
Этим и объяснялось требование, чтобы
Браун „снова зачал" свой философский курс, т. е. чтобы он возобновил в
памяти студентов самое начало этого курса, и чтобы, подобно ему, и академик
Ф. Г. Штрубе прочитал сперва курс „прав натуральных", посвященный
начаткам юриспруденции.
Составление
экстракта из
„Сибирской истории" Г. Ф. Миллера было поручено И. Э. Фишеру
Академической канцелярией 31 деабря 1752 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 463, лл.
602-603).
Предложение
„уволить" В. К.
Тредиаковского от чтения лекций „об красноречии"
вызывалось, очевидно, тем,
что в области русской стилистики Тредиаковский сошел к этому времени с
прежних прогрессивных позиций и, отказавшись от былых попыток сблизить русский
литературный язык с живой разговорной речью, стал, по выражению
А. П. Сума
