А. МОРОЗОВ ЛОМОНОСОВ

чрез предстательство коих я покровительство Всемилостивейшей Государыни Императрицы Нашей имею, не суть люди нерассудительные и неразумные. Мне совершенно известна воля Ее Величества, и я, в чем на Вас самих ссылаюсь, мне предписанное соблюдаю строжайше. Но то, что Вами сказано было в присутствии сиятельнейшего графа ¹ и прочих моих товарищей, терпеливо сносить никто мне не приказал. Понеже Вы мне косвенными словами намекнули, чтобы я Вашу химическую лабораторию оставил, того ради я два дня и не ходил к Вам. Повинуясь, однако, воле Всемилостивейшей Монархини, я должен при занятиях присутствовать; почему желал бы знать, навсегда ли Вы мне в сообществе своем и люблении отказываете и пребывает ли все еще в сердце Вашем гнев, не важною причиною возбужденный. Что ж до меня надлежит то я готов предать все забвению, повинуясь естественной моей склонности. Вот чувства мои которые чистосердечно пред Вами обнажаю. Помня Вашу прежнюю ко мне благосклонность, желаю чтобы случившееся как бы никогда не было или вовсе не вспоминалось ибо я уверен что Вы в учениках своих скорее друзей, нежели врагов видеть желаете. Итак ежели Ваше желание таково, то прошу Вас меня о том известить. Писал сегодня.

Это гордое и полное чувства собственного достоинства письмо задело Ганкеля, который хорошо понял, что Ломоносов под видом извинения обнаруживает упорство и дерзость.

После продолжавшихся целых четыре дня переговоров Ганкель потребовал, чтобы Ломоносов пришел к нему с личным извинением. Ломоносов снова переломил себя и, явившись к Ганкелю, изъявил раскаяние в своем необычайном поступке. Случилось это. в начале января 1740 года. В начале мая произошло новое столкновение. Ломоносов, как жаловался в Петербург Ганкель, в совершенно трезвом виде, до